7 января исламские террористы расстреляли редакцию парижского сатирического журнала Charlie Ebdo. Погибли 12 человек. Теракт заставил заново поднять многие болезненные проблемы. Как совместить свободу и уважение к святыням, есть ли будущее у многокультурного мира, ждет ли Европу выбор между триумфом националистов и победой террористов – лишь некоторые из тем, что мировая пресса обсуждала в последние дни. Но необходимо поговорить и о других сюжетах – особенно важных для России.
Теракты, подобные парижскому, – во многом попытка столкнуть Европу христианскую с Европой мусульманской, спровоцировать «конфликт цивилизаций». Эта попытка вполне очевидна для самих европейцев. В первые же часы трагедии журналисты сообщили о том, что среди жертв – три человека с мусульманскими именами, сочувствие к убитым и осуждение в адрес террористов высказали исламские общины. Но звучат и прогнозы о том, что правые политики получат на следующих выборах во Франции и по всей Европе более серьезную поддержку.
Стоит заметить, что именно в этой области – сосуществование христианской и исламской культуры – Россия накопила большой опыт. В нашей стране мусульмане и христиане живут рядом на протяжении многих веков, и наша история уже в силу этого может оказаться поучительной для европейских соседей. Да, формы этого сосуществования создавались не в секуляризованном современном государстве; да, в России большинство мусульман и христиан жили на своих территориях (эта проблема не воспринималась как проблема мигрантов); наконец, некоторые северокавказские республики сегодня вряд ли могут служить хорошим образцом такого сосуществования. И тем не менее рискну утверждать, что уровень взаимной толерантности мусульман и христиан (как и представителей других религий, а также атеистов) в России традиционно высок.
В последние годы политика российской власти или выступления ее отдельных представителей, – то поддерживающих продвижение православной церкви в традиционно нерелигиозные сферы, то угрожающих журналистам за опрос о возможности карикатур на пророка, – сделали для снижения толерантности, возможно, не меньше, чем рост количества мигрантов в крупных городах и учащение бытовых конфликтов с ними. Но все же здесь тот случай, когда Россия может предложить Европе повнимательнее присмотреться к ее опыту.
Другой вопрос, бурно обсуждающийся после трагедии, – границы свободы слова. В России уже звучат мнения, что предупреждать подобные конфликты нужно если не введением государственной цензуры, то хотя бы насаждением некого аналога американской политкорректности. А вот в США некоторые авторы сделали прямо противоположные выводы. Например, Дэвид Брукс в New York Times предлагает пересмотреть традиционные ограничения свободы слова, причисляемые у нас к этой самой политкорректности: «Кровопролитие в Charlie Ebdo должно стать поводом для отмены кодексов недопустимой речи».
Однако прямо проецировать эти западные дебаты на Россию было бы неправильно: проблемы со свободой слова у нас носят совершенно другой характер. В России слабость системы общественных самоограничений государство традиционно компенсировало внешними законодательными запретами, сдерживая рост гражданской ответственности, – цензура была одним из наиболее ярких примеров такого рода. С другой стороны, у нас трудно представить себе карикатуры, подобные тем, что публиковал Charlie Hebdo, не потому, что в России нет ярких и вызывающих карикатуристов, а потому что тема столкновения религий, как бы ни старались это обосновать некоторые политики, не является нашим болевым нервом. Поэтому призывы защитить религиозную сферу от таких посягательств, которые уже прозвучали в России после парижского теракта, кажутся натужными попытками отвлечь внимание от более болезненных для россиян вопросов.
Впрочем, одна из проблем, актуализированных терактом в редакции парижского журнала, для России даже еще важнее, чем для Европы. Речь идет о соотношении фундаментальных ценностей общества: признается ли в нем высшей ценностью человек, либо же есть ценности, которые ставятся выше человеческой жизни (религия, государство, идеология). Признание существования таких «более высоких» ценностей объединяет террористов – религиозных фанатиков с теми, кто взрывает людей ради политических идей, – таких в недавнем прошлом Европы было много.
В нашей стране признание человека высшей ценностью до сих пор не укоренилось. Об этом можно судить и по состоянию здравоохранения и образования, которые часто приносятся в жертву другим государственным интересам, и по множеству отзывов на теракт в социальных сетях, где наши сограждане пишут: убитые «сами нарвались». В позапрошлом веке образованная публика в России рукоплескала политическим террористам. В прошлом веке коммунистическая идеология и государственные интересы стояли в России выше ценности жизни отдельного человека. Но и сегодня многие сограждане не понимают, что в этом неправильного. Праведная идея, «правое дело» должны уметь защищаться, ведь так?
Убийство художников за их рисунки, какими бы оскорбительными они ни казались кому-то, – яркое отражение представлений о существовании таких «более высоких» ценностей. Таких ценностей, за которые можно и даже нужно убивать. К сожалению, в России этим представлениям слишком многие сочувствуют. Именно здесь нужны целенаправленные усилия слоя российских интеллектуалов – в том числе и преемников тех российских интеллигентов, кто на протяжении нескольких поколений воспевал смерть во имя «правильных» идей. О ценности каждого отдельного человека нужно задуматься всему обществу. И в этом главный урок трагедии Charlie Ebdo для России.