Ответ – в разнице между этикой и политикой.
Открытое письмо Ивана Вырыпаева о деле Серебренникова в очередной раз поставило вечный русский вопрос «с кем вы, мастера культуры?». С одной стороны, режиссер, до сих пор не замеченный в политических высказываниях, высказался в поддержку опального коллеги и призвал творческую интеллигенцию отказаться от деятельной поддержки власти, получения государственных наград, и этот гражданский поступок достоин восхищения. С другой стороны, письмо Вырыпаева обнажает все неразрешимые противоречия существования художника в российской системе власти, половинчатость и бессилие любого протеста интеллигенции.
Лучи поддержки
Режиссер, известный приверженностью буддизму и йоге, предлагает коллегам духовный, ненасильственный путь сопротивления, напоминающий принцип ахимсы (ненанесение вреда) и идеи Махатмы Ганди, проповедовавшего сатьяграху (непротивление злу насилием): «Сменить власть в России можно ненасильственным путем и даже не ходя на митинги… При этом вам не нужно рисковать и открыто заявлять о своей позиции, как сейчас это делаю я…». Взамен Вырыпаев предлагает не посылать лучи поддержки власти – не пожимать им руки под телекамеры, не появляться на ее мероприятиях, не участвовать в избирательной кампании, не ходить на совет нечестивых: «Не направляйте ее [энергию] на поддержание жизненной силы этой власти, и эта сила ослабнет». Точно так же в мае, когда только начиналось дело Гоголь-центра и прошли первые аресты, группа театральных деятелей во главе с Чулпан Хаматовой и Евгением Мироновым в коллективном обращении смиренно просила вести следствие «без излишней жестокости» – то есть, видимо, жестокость неизбежна, но надо ее умерить.
Письмо Вырыпаева впечатляет своей искренностью и одновременно умозрительностью, сугубо этическим посылом без практической составляющей – и оно, видимо, станет высшей ступенью фронды, которую может позволить себе театральный цех. Не стоит ожидать ни забастовки театров, ни отказа от государственных грантов, ни выхода деятелей культуры из различных экспертных советов при власти, ни тем более демонстраций и пикетов – на пороге новый театральный сезон, на кону премии, зарплаты, сама возможность оставаться в профессии, которая ключевым образом зависит от государственного финансирования, лицензирования и надзора. Дело Серебренникова при всей абсурдности обвинения, утверждающего, что не существовало спектакля, который видели пол-Москвы, при всей тяжести последствий для свободы слова, творчества и связей России с внешним миром, по-видимому, не станет ни водоразделом, ни точкой невозврата, ни точкой сбора протеста – таких точек было пройдено бесчисленное множество, после каждой раздавались возмущенные голоса, правоохранительная машина их с любопытством выслушивала, но продолжала есть людей. Серебренников останется под домашним арестом до 19 октября (тоже знаковая дата русской истории), его дело откочует с первых строк в глубь новостной ленты, а там будет очередная элитная тусовка – например, день рождения «Эха Москвы», на котором мастера культуры будут привычно выпивать и закусывать с теми самыми представителями власти, которых Вырыпаев призывает бойкотировать.
Совесть нации
Дело Серебренникова и письмо Вырыпаева выявляют проблему с самим устройством публичной сферы в России, когда вместо гражданского действия протест редуцирован до пассивного наблюдения и комментария. Гражданину разрешено транслировать свои чувства в этическую плоскость, политика подменяется этикой, причем не столько этикой как институтом, сводом правил и практик, кодексом поведения, а этической оценкой, которая почти никогда не ведет за собой практического действия. Носителем такого рода этического протеста является прежде всего интеллигенция. Сословие, созданное государством под задачи модернизации и встроенное в государственные механизмы раздачи ресурсов в обмен на лояльность, находится в двойственном положении: с одной стороны, оно жизненно зависит от государства, с другой – часть интеллигенции, обладая способностью к рефлексии и исторической ретроспективе, занимает критическую позицию по отношению к породившему ее российскому государству. Критический потенциал образованного класса превращается в патентованный этический дискурс: в условиях дефицита гражданского общества и публичной политики он берет на себя роль совести нации, и именно в таком качестве, как этическая и критическая сила, intelligentsia входит в словари и учебники по русской истории и культуре.
Иными словами, в России идет непрекращающийся торг между властью и интеллигенцией, во время которого власть раздает блага и репрессии, а интеллигенция в ответ предъявляет лояльность, жалобы и просьбы (не требования!) или этическую (оп)позицию. Этот торг принципиально неполитический, ибо в нем не идет речь о власти. Этическая позиция заменяет интеллигенции способность к политическому действию, ее гражданский энтузиазм оборачивается беспомощностью при первой возможности взять власть, будь то в феврале 1917-го или в августе 1991-го, и покорное вручение этой власти тем, кто обладает политической субъектностью (большевикам в первом случае или советской бюрократии во втором). Во второй половине ХХ века диссидентское движение в СССР было сугубо этическим, а не политическим, и отдельные походы интеллигенции во власть оканчивались тем, что они либо отторгались системой (пример Андрея Сахарова), либо, как случилось с молодыми технократами гайдаровского призыва, были ею полностью переварены и присвоены, чему примером эволюция Анатолия Чубайса. Ни политических партий, ни институтов власти, как в Восточной Европе, советской интеллигенции создать не удалось.
Страх политики
История повторяется в XXI веке, когда спонтанная гражданская мобилизация во время «болотного» протеста 2011–2012 годов так и не привела к значимому политическому действию, а попытка создания Координационного совета оппозиции провалилась из-за внутренних разногласий: как тогда шутили, «пятая колонна никак не может построиться». Пять лет спустя нечто похожее происходит в ситуации с Алексеем Навальным: в настоящий момент он, очевидно, является единственным оппозиционным политиком федерального масштаба, способным расшатать нынешнюю систему власти – даже вне зависимости от того, допустят ли его на выборы 2018 года. Однако большая часть образованного класса отказывает ему в поддержке, предъявляя этические претензии то в национализме, то в вождизме. Интеллигенция боится не Навального, а политики как таковой, прагматики исторического действия, потому что политика разрушает принцип сословной раздачи и тот самодостаточный этический дискурс, который заменяет интеллигенции субъектность. У интеллигенции этика – это отказ от действия, а у Навального этика – это действие, как у большевиков сто лет назад, и это-то интеллигенцию и пугает.
Проблема, видимо, в одном из важных провалов российской модернизации последних столетий – в дефиците профессиональной политики, политики как технологии в зоне этического нейтралитета. Европейская цивилизация проделала большой путь от утверждения Никколо Макиавелли, что политика принципиально вне морали, до слов Макса Вебера, что политика – это профессия, Beruf. Россия еще не прошла эту стадию рациональной модернизации – создание типа профессионального политика, который не является носителем сакральной власти, но и не служит моральным авторитетом, не ставит высоких этических целей. Как представляется, Навальный является тем самым невиданным в России типом профессионального политика по Веберу, и именно поэтому ему часто вменяют в вину, что он менеджер, «продает пылесосы», что он этически неразборчив и в рамках предвыборной кампании готов садиться за стол хоть с Игорем Гиркиным, которого небезосновательно считают военным преступником. Но беда России как раз в том, что здесь слишком много говорили о морали и слишком мало торговали пылесосами, увлекшись этикой, все забыли о прагматике, и политика оказалась захвачена случайными людьми, а то и попросту ворами.
Феномен Навального, как и дело Серебренникова, ставит интеллигенцию перед выбором: сможет ли она превратиться из «класса в себе» в «класс для себя», прекратить игру в поддавки с государством, заменить бесконечные поиски этической правоты политической целесообразностью, стать политическим субъектом. Как показывают события последних дней, видимо, все опять ограничится традиционном жанром «писем вождям», петициями на Change.org и моральным императивом «начни с себя». При всей симпатии к призывам Вырыпаева их явно недостаточно, чтобы остановить российского Левиафана, методично хватающего и жующего одного человека за другим.
