В мае издательство Университета Дмитрия Пожарского презентует в Москве книгу российско-американо-армянского социолога Георгия Дерлугьяна «Армения на выходе из постсоветской реставрации: анализ возможностей». Эта работа Дерлугьяна — ученика живого классика исторической социологии Иммануила Валлерстайна — обещает стать таким же интеллектуальным бестселлером, как и его предыдущие книги «Адепт Бурдьё на Кавказе» и «Как устроен этот мир». EADaily публикует один из фрагментов книги с любезного разрешения автора и издательства.
Вопреки метафоре «мост между югом и севером, западом и востоком», Кавказ на самом деле небольшой и экономически малозначимый район мира. Исключение составляют разве что нефте- и газопроводы, за контроль над которыми борются Россия, Запад, Турция и следящий за всем этим Иран. Для советских плановиков Кавказ также не был приоритетным регионом (опять-таки, за частичным исключением нефтедобычи в Баку). Главные индустриальные объекты СССР располагались намного севернее, где-то между Донбассом и Уралом. Тем не менее в огромном и по большей части холодном СССР у Кавказа было одно особое преимущество: теплый и достаточно благодатный климат.
Рулевым советской экономики редко позволялось отвлекаться на такие мелочи, как снабжение истосковавшихся по солнцу жителей северных промышленных городов свежими фруктами и виноградными винами. Эту неформальную и практически бездонную рыночную нишу в советские времена заполнили предприимчивые кавказцы. Полуконтрабандное снабжение северян приносило региону изрядные доходы, пусть и распределенные географически очень неравномерно. Все-таки далеко не везде на Кавказе растут мандарины и виноград. Денежные потоки и целые фонтаны, образовавшиеся из кавказской (прежде всего грузинской) фруктовой и курортной монополии, вскормили целую иерархию коррупции среди чиновников, милиции, цеховиков, воров в законе, вплоть даже до простых крестьян. Конечно, «наверху» в Москве знали, но обычно мирились с Кавказом как своего рода Сицилией — землей вин, песен, вкусной еды и мафии.
В героические годы индустриализации советский государственный аппарат под командованием большевистских комиссаров был больше, чем бюрократией в рационально-законном понимании Макса Вебера. От комиссаров постоянно требовалось делать невозможное, и они делали! Однако сила воли намного успешнее идет к победам, если за ней стоят некие неформальные связи и ресурсы. Идеологический командный волюнтаризм и в то же время товарищеская неформальность в кругу своих всегда составляли секрет советской управленческой иерархии. Большевистский клич «Даёшь победу!» в повседневности уравновешивался цитатой из молодого Маркса: «И ничто человеческое нам не чуждо».
Когда сила воли вымерла вместе с революционной идеологией и наступил длительный и весьма комфортный период советского застоя, номенклатурные наследники комиссаров стали чем-то гораздо меньшим, чем рациональная веберовская бюрократия. То скрытое внутреннее пространство, в котором действовали неформальные нормы и договоренности, постепенно заполнилось кумовством и коррупцией. На Кавказе этот деморализующий процесс пошел глубже. Доходы от неформальных рынков развратили госаппарат. Когда Горбачев (и до него Андропов) решил перетряхнуть советскую систему сверху, морально разложившаяся кавказская номенклатура впала в страх, зная, что им всем было за что отвечать перед законом. Когда же бурные народные выступления разразились под их окнами, кавказские бюрократы разом утратили присутствие духа и просто разбежались. Контрреволюционное сопротивление было на изумление минимальным.
В результате власть по всему Южному Кавказу сначала досталась национальным радикалам из интеллигенции, успешно выступавшим на митингах. Но это продолжалось около года или меньше. Только в Армении, где трибуны из интеллигентов возглавили волну победного патриотизма во время Карабахской войны, они успели освоить неприглядный репертуар постсоветской политики. Яркий пример — Вано Сирадегян, в прошлом неплохой детский писатель, ставший устрашающим шефом спецорганов, которому приписывается организация тридцати политических убийств и монопольный контроль над ключевым импортом горючего и продовольствия. С 2000 года он в розыске Интерпола, пока безуспешно.
В Азербайджане поражение в войне привело к серии переворотов, искусно использованных бывшим генералом КГБ и членом Политбюро Гейдаром Алиевым. С возвращением старого Хозяина все как по сигналу улеглось, хотя и не без ряда странных событий и нераскрытых покушений. Бакинская нефть потекла на мировые рынки, а западные финансовые спекулянты с готовностью помогли раздуть инвестиционный пузырь. В пику Дубаю, Баку обзавелся суперотелями и постмодернистским Центром Гейдара Алиева, спроектированным самой Захой Хадид. В новостях из дворца — награждение первой леди страны Мехрибан Алиевой орденом Гейдара Алиева по указу президента Ильхама Алиева за спонсирование показательных спортивно-культурных мероприятий.
Примечательно, что в Интернете оспариваются даже такие базовые факты в загадочной биографии Гейдара Алиева, как даты и место его рождения и смерти. Умер ли Хозяин после или все-таки до перехода власти к его сыну Ильхаму? Усталый азербайджанский эмигрант как-то сказал мне в Стамбуле: «Не верьте, что мы один народ с турками. Они — государственная нация, а мы — семейно-клановая». Хотя это заявление выдает скорее горечь и отчаяние, нежели аналитическую четкость, новый Азербайджан просто пугающе походит на арабские режимы «пожизненных президентов», какие до недавних пор существовали в Йемене, Ираке, Ливии, Сирии и Египте.
Политическая траектория постсоветской Грузии — страны неизменно своеобразной — следовала эксцентричному циклу, в начале которого каждый новый лидер провозглашался спасителем нации и мессией, а в конце изгонялся как злодей и шарлатан. Таковы были взлет и падение националиста-мистика Звиада Гамсахурдия в 1989—1992 годах; возвращение Хозяина советских времен Эдуарда Шеварднадзе в 1992—2003-м; революционный прорыв младореформатора Михаила Саакашвили, ныне выступающего «анфан терриблем» уже украинской революции.
Объективно разобраться в результатах деятельности Саакашвили затруднительно. Его либо чрезмерно превозносят, либо чрезмерно клянут и зло высмеивают. Действительно, со свойственным ему гиперэнтузиазмом Саакашвили еще в былые времена принимал Дональда Трампа как инвестиционного гуру, а к визиту президента Буша-младшего назвал в его честь дорогу из аэропорта в центр Тбилиси. Однако инвестиционные мега-проекты остались миражами, и Грузия едва пережила войну 2008 года в Южной Осетии.
О Саакашвили и его окружении обычно пишут как о «получивших западное образование» технократах, хотя правдивее было бы сказать, что, перескакивая с одних ускоренных курсов переподготовки кадров на другие, они успели поднабраться текущего жаргона западных грантодателей. А это действительно не так уж мало, учитывая, что к исходу 1990-х годов западные правительства и фонды отчаянно хотели найти в Восточной Европе и в Третьем мире какие-то примеры успеха своей деятельности по распространению рыночных реформ и норм демократии. Пусть у Грузии нет нефти, но еще до «революции роз» 2003 года, во второе пришествие Шеварднадзе, у грузин появилось правительство, успешно подающее заявки на гранты. Это позволило восстановить государственную власть, зримо воплощенную в грузинских солдатах в американской форме. Заново набранные полицейские действительно перестали вымогать мелкие взятки на дорогах, поскольку теперь они получают относительно неплохие зарплаты за счет собранных налогов и иностранной помощи. Но в то же время, надо признать, «крутые» методы борьбы с преступностью и коррупцией граничили с садистской порнографией. В конечном счете именно это в сочетание со множеством политических ошибок стоило Саакашвили власти.
Последним в череде спасителей Грузии стал с виду совсем не подходящий на роль мессии персонаж — Бидзина Иванишвили, скрытный миллиардер из бывших колхозников, стяжавший свое состояние (по оценкам, вдвое превышающее бюджет страны) неясно каким путем в России в лихие девяностые годы. После краткого пребывания на посту премьер-министра и главы коалиции с не самым выразительным названием «Грузинская мечта» Иванишвили оставил при делах малоизвестных назначенцев и снова удалился в свой аляповато-постмодернистский дворец, ныне довлеющий над тбилисским ландшафтом. Не столь удивительно, что на парламентских выборах в октябре 2016 года вновь победила правящая «Грузинская мечта», так и не выказавшая за свой первый срок у власти сколь-нибудь внятной политической линии. Возможно, Иванишвили при его миллиардах действительно подкупил всех, кого надо было подкупить для полной победы. А может, большинству грузин просто надоели резкие движения. Куда удивительнее, что бывшая правящая партия, то есть партия власти времен режима Саакашвили, не только выжила, но и уверенно заняла второе место на выборах, а сами выборы, судя по всему, во второй раз после смены режима в 2012 году прошли по правилам. Следующие четыре года в политической истории Грузии приобретают тем более важное значение.
Ближайшие перспективы Армении и Азербайджана выглядят гораздо тревожнее. Падение цен на нефть обнажило безоглядную амбициозность Баку в стремлении стать Дубаем на Каспии. Семейство Алиевых создало династический «султанистский» режим именно того помпезного и одновременно уязвимого типа, который, как показывает история, наиболее подвержен внезапным крушениям в моменты экономических неурядиц и потери престижа. Вероятная оппозиция режиму Ильхама Алиева также выглядит вполне знакомой по опыту Ближнего Востока: либеральная интеллигенция в столице; гораздо большая, но до поры непознаваемая исламистская оппозиция в пригородах столицы и провинциальных городах; и всевозможные недавние олигархи режима, которых в ходе интриг вытеснили из дворца. Добавим большую и богатую азербайджанскую диаспору в России, где алиевское всевластие на родине зачастую воспринимается узурпаторством.
Возможно, исходя из этих политических расчетов, в апреле 2016 года президент Ильхам Алиев поставил на восстановление своего престижа в неожиданной атаке на армянские позиции в Карабахе. После четырех дней тяжелейших боев с применением дорогостоящей техники азербайджанская сторона продвинулась кое-где на несколько сотен метров — и объявила это победой.
Хотя армянские войска в целом удержали фронт, внезапный удар и потери повергли в шок армянское общество. Победа в Карабахе остается главным и практически единственным легитимирующим достижением независимой Армении. Для армян борьба за Карабах не территориальный конфликт, а национальная сверхзадача, компенсирующая неизживаемую травму турецкого геноцида 1915 года. Показное потребление правящих олигархов, очень быстро замечаемое в маленькой бедной стране, воспринимается вопиющим скандалом на фоне жертв среди бойцов на передовой. В результате возник колоссальный кризис доверия к властям. Население Армении стало политически довольно бесстрашным после всех политических потрясений и невзгод, пережитых с 1988 года. В то же время элита бывших карабахских командиров растратила легитимность после двух десятилетий монопольного распоряжения властью и ее плодами.
Нехватка в Армении существенной оппозиции переместила политические эмоции в Интернет. Однако Фейсбук силен как средство распространения прокламаций, но не выработки программ и тем более партийной координации, необходимой в политической борьбе. Напряжение достигло пика в июле, когда три десятка рядовых ветеранов Карабаха — точнее, харизматическая подпольная ячейка, состоящая из разочарованных добровольцев первой волны —захватила полицейский гарнизон в Ереване и объявила о начале национального восстания. Переворот изолированной ультрарадикальной группировки вполне предсказуемо провалился, хотя в течение двух недель на улицах Еревана возникали протесты и стычки с полицией. Президент Серж Саргсян смог воздержаться от массового кровопролития. И все же погибли трое полицейских и один из протестующих, покончивший жизнь самосожжением. Назначение в сентябре нового премьера, известного как деятельного прагматика, открыло последний клапан в политической системе Армении.
Тем не менее у трех стран Южного Кавказа есть шансы избежать худшего. Сказать об этом также важнейшая и неотложная задача аналитика, именно потому, что страхи реальны, но и минувшие 25 лет многому научили нас.
Грузия, вполне возможно, выходит из дурного круговорота поиска мессий. Если в результате недавних выборов там возникнет действующая двухпартийная система, то становится возможна регулярная демократическая ротация и формирование более ответственных политических элит. Правители Азербайджана, обеспокоенные падением цен на нефть, непредсказуемостью своих турецких патронов и дерзкими действиями Москвы, еще могут попытаться заново легитимировать себя в новом качестве рассудительных миротворцев — как в отношении оппозиции внутри страны, так и в карабахском вопросе. Режимы единоличной власти все-таки могут разворачиваться на месте, если только хватит смелости. Армения, которая выглядит сейчас в совершенно тупиковой ситуации на всех фронтах, может, наконец, встать на путь экономического развития. Редкое сочетание образованного и трудолюбивого, притом обедневшего населения на исторической родине и капиталов и связей армянской диаспоры давно напрашивается на запуск модели экспорт-ориентированного развития, столь успешно реализованной государствами и некогда бедной Восточной Азии, и Израиля.
Все это лишь скромные обнадеживающие наброски на ближайшее будущее. Избежать дальнейших катастроф можно; можно и необходимо лучше встроить Южный Кавказ в глобальное разделение труда — есть разные варианты периферийного капитализма. Время более смелых преобразований настанет с окончанием мирового постмодерна. Однако надо исходить из того, что политика уменьшения человеческой боли сегодня создает лучшие условия для выхода из постмодерна в будущем. А ведь он закончится.
