Если вы думали, что президентские выборы в России пройдут в марте 2018 года, вы ошибались. Голосование только что началось.
В авторитарной системе выборы определяются не тем, кто победит или проиграет в назначенный день. Напряженные периоды между электоральными циклами современные диктаторы проводят в битвах за свою легитимность – копая под потенциальных оппонентов, запрягая в узду СМИ, полируя свой имидж – так, будто каждый день на посту может стать для них последним. По той простой причине, что когда в выборах нет настоящего соревнования, каждый день действительно может стать для них последним.
Чтобы повысить свои шансы продержаться до следующих выборов, автократ всегда должен выглядеть так, будто он не просто способен переизбраться совершенно в любой день, но сделать это убедительно. Иначе почти волшебная вера в непогрешимость и несокрушимость, на которой основано его правление, может мгновенно испариться.
Именно поэтому то, что случилось в России в воскресенье, имеет такую важность. Около 60 тысяч человек вышли на улицы не только Москвы и Санкт-Петербурга, но десятков городов по всей стране. На первый взгляд, они вышли выразить протест против коррупции – в ответ как на расследование Алексея Навального, посвященное Дмитрию Медведеву, так и на решение самого Медведева проигнорировать расследование. Но в реальности, они вышли объявить, как будут голосовать: не за Путина.
Но не одни митингующие со всей серьезностью отнеслись к мероприятию – власти тоже были к нему готовы. В одной Москве были задержаны порядка 700-1000 человек, включая самого Навального. Лидер московского отделения "Партии прогресса" Николай Ляскин попал в больницу с подозрением на сотрясение мозга. Полицейские вели себя не слишком разборчиво, задерживая в том числе школьников и западных журналистов.
Но самым очевидным сигналом стало решение провести обыск в офисе основанного Навальным "Фонда борьбы с коррупцией" и арестовать всех его сотрудников, предъявив одному из руководителей, Леониду Волкову, обвинения в подстрекании к экстремизму.
На поверхности во всем этом нет никакого смысла. Зачем так сильно налегать на Навального и его сторонников, если они не представляют никакой угрозы на выборах? Зачем пускать в ход дубинки для защиты чести премьер-министра, которого не любят? И, еще досаднее – если более 80 процентов населения страны поддерживают Путина, как объяснить наличие всех этих людей, которые настолько очевидно не поддерживают его?
Ответ на последний вопрос – это ключ к первым двум. Более 80 процентов россиян регулярно отвечают в соцопросах, что поддерживают Путина не потому, что они говорят неправду или боятся, а потому, что на тот момент они не верили, что случившееся в воскресенье возможно.
Россия, в которой группа волонтеров может провести расследование об имуществе одного из ведущих политиков и вывести на улицы десятки тысяч людей, – это не та страна, в которой те 80 процентов думали, что живут. Они думали, что живут в стране, где альтернативы не существует, а, следовательно, не существует и выбора; страна, в которой общество нельзя подтолкнуть к действию от имени самого себя, и в которой солидарность – это не более, чем слова.
Воображение в политике имеет большое значение. Когда мы имеем дело с прошлым или будущим, есть надежда, что мы можем опираться на факты (хотя удается это и не так часто, как должно бы). Тогда как будущее – всегда продукт воображения. То, что произошло в воскресенье, продемонстрировало границу возможностей воображения в России: между теми, кто не может представить себе будущее лучше сегодняшнего дня, и теми, кто может.
Поэтому Кремль решил надавить на Навального и участников митинга – чтобы вернуть уверенность в своей правоте людям без воображения.
Если в Кремле читают "Фейсбук" – а я полагаю, что читают, – они могли заметить пост, написанный писателем и лингвистом Гасаном Гусейновым по возвращении с митинга в Москве. "Ни одного знакомого лица", – написал он.
В этом контраст по сравнению с акциями протеста на Болотной в 2011-2012 годах, с "Маршем мира" в 2014-м или с маршами памяти Бориса Немцова, где все участники были окружены своими друзьями.
То, что друзей может связывать общее воображение, – не удивительно, этого только и можно ожидать. Но что было особенно воодушевляющим на воскресных митингах – и, скорее всего, тревожным для Кремля, – это та легкость, с которой воображение перешло за границы дружбы и распространилось как вирус на разные группы населения. Легкость, с которой воображение заразило толпу, город, страну. При неэффективности вакцин.
Вот почему так много людей сидят в тюрьмах, почему столько российских СМИ не заметили митингов, а новостной агрегатор "Яндекса" не отразил новостей о них. Вот почему Кремлю пришлось бить по уязвимому месту с обысками в организации Навального и почему Кремль не решается принести в жертву Медведева. Усыпленное воображение 80-ти процентов нельзя будить.
Но Кремлю лекарство может навредить больше, чем сама болезнь. Своими жесткими методами против Навального и его сторонников Кремль дает понять, что победа в следующем марте, судя по всему, не обеспечена. Признавая собственную уязвимость, Кремль не просто придает решимости своим критикам, но и заставляет своих союзников сомневаться. Настолько мощно выступая против того трудновообразимого будущего, Кремль упрощает задачу воображению.
Я не знаю, такой ли именно игры добивались Навальный и его соратники.
Не стоит исключать, что, посчитав победу на президентских выборах в марте невозможной, Навальный решил обыграть Путина задолго до дня голосования – на улицах страны, где шансы могут быть равнее. Аналогично – я не могу знать, решил ли Путин попытаться разделаться со своими драконами заранее. Но независимо от намерений, сейчас в эту игру играют обе стороны. И, что необычно для российской политики, исход не предрешен.
