В России открыт сезон толерантности и гуманизма: на финал «Евровидения» от нас поедет Юлия Самойлова — певица в инвалидном кресле. Только недавно казалось, что Россия бойкотирует мероприятие, проходящее в столице государства, с которым она де-факто находится в состоянии войны; от конкурса даже открестился его неизменный поклонник Филипп Киркоров, заявив, что нас там не ждут. Но вдруг все чудесным образом поменялось — одним широким жестом Россия возвращается в лоно международного фестиваля, встает поверх военного конфликта, заявляет о приверженности мировым стандартам толерантности и равных возможностей и сглаживает недавний скандал с Владимиром Познером и Ренатой Литвиновой, оскорбившими инвалида — участника шоу «Минута славы» на Первом канале. Справедливость торжествует, шах и мат, господа скептики и русофобы!
И все бы хорошо в этой голливудской (окей, первоканальской) истории про то, как музыка и воля к жизни побеждают ненависть и раскол, но из-под хорошего гуманитарного сюжета торчат уши кремлевской пропаганды. Украина поставлена перед циничным выбором: пустить на конкурс певицу, выступавшую с концертами в аннексированном Крыму (хотя бы только на дни конкурса и в место его проведения, как пускали в США президента Ирана Ахмадинеджада на сессию Генассамблеи ООН), — значит поступиться собственными принципами и законами. Запретить ей въезд — гарантированно обречь себя на артобстрел российской пропаганды, которая уже запаслась зарядами и только ждет команды, и на осуждение международного сообщества. Самойлову, скорее всего, пустят на конкурс — но при этом можно ожидать блокад и провокаций со стороны активистов-националистов. Настоящий цугцванг для Украины и гроссмейстерский ход с точки зрения Москвы, которая засылает певицу в глубокий тыл противника как диверсанта в гибридной войне с Украиной и Западом. Сама Юлия Самойлова ни в чем не виновата, она делает то, что умеет и к чему готовилась, к чему шла через проект Аллы Пугачевой «А-Фактор» и открытие Паралимпиады в Сочи, — но она вольно или невольно становится заложником в большой политической игре.
Однако главная проблема с делегированием Юлии Самойловой заключается в том, что не имеет морального права отправлять на конкурс певицу в инвалидном кресле страна, не обеспечивающая своим инвалидам равных прав на лечение, передвижение и трудоустройство. Существуют огромные проблемы с лекарствами для инвалидов, с пандусами в жилых домах, из-за чего подавляющее большинство становятся «невыездными» из квартир. На грошовые пособия по инвалидности или по уходу за ребенком-инвалидом невозможно прожить даже в самых бедных российских регионах. В стране по-прежнему велик дефицит качественных протезов, инвалидных колясок и запасных частей к ним, при том что сама Россия эти предметы практически не производит. При этом сама Юлия, страдающая от спинальной амиотрофии (наследственное заболевание, обострившееся в результате неудачной прививки от полиомиелита в детстве), готовится к операции в Финляндии, на которую собирает деньги в соцсетях. Как едко пошутили в Твиттере, «только в России инвалид может доехать до „Евровидения“, но не может доехать до соседнего магазина».
Такой же, если не большей, потемкинской деревней является наш паралимпийский спорт: прежде всего это витрина национальной гордости и лишь во вторую очередь — гуманитарный проект. При дефиците инфраструктуры да и самой традиции занятий спортом людей с ограниченными возможностями (слепой бегун или лыжник на марафоне в сопровождении специально обученного спортсмена в России — большая редкость) существует государственная система отбора инвалидов для спорта высоких достижений. Идентифицируются одаренные люди с ограниченными возможностями — например, бывшие спортсмены, попавшие в автомобильные аварии, — и им, по сути, предлагается профессиональная карьера, которая по меркам российских ограничений для инвалидов является вполне завидной: полное государственное обеспечение, сборы за рубежом, в случае победы — щедрые призовые. Спортсмены-паралимпийцы — своего рода элита российской спортивной машины, на успех которых поставлены большие финансовые и административные ресурсы, и не случайно, судя по беспрецедентным санкциям Международного паралимпийского комитета, им же навязывалась массированная фармакологическая программа, от которой они как люди подневольные не могли отказаться. Зато когда они попались на допинге — на полную мощность включилась морализаторская машина госпропаганды, затрубившая о «неслыханном цинизме» международных спортивных организаций, решивших «отомстить России» и «отыграться на инвалидах».
Ситуация с Самойловой похожа на паралимпийскую в том, что государство привлекает к пропагандистской спецоперации уязвимые группы населения, прикрываясь их слабостью как живым щитом. В наиболее чистом, дистиллированном виде эта политика проявилась при принятии «закона Димы Яковлева» в декабре 2012 года: власть взяла в заложники наиболее уязвимую и бесправную группу, детей-сирот с инвалидностью, которая критически зависела от иностранных усыновителей (как известно, больных детей в России в семьи практически не берут), и использовала ее как разменную монету, чтобы «наказать» Запад за «список Магнитского». В сущности, речь здесь идет о праве государства на тела граждан, при котором их инвалидность от них отчуждается и становится государственным ресурсом. Это специфическая форма биополитики — национализация и политизация инвалидности, создание особого медико-этического пространства исключения, которое не подразумевает никакой внешней критики («Слабых обижают!») и может быть использовано для прикрытия любых государственных акций, от допинговой программы до «гибридной войны» с Украиной и Западом.
Юлия Самойлова — далеко не первый конкурсант с особенностями на сцене «Евровидения»: была уже и польская певица Моника Кушинска, частично парализованная после автокатастрофы, была и выступавшая за Грузию незрячая Диана Гурцкая, была и беременная женщина, и бородатая Кончита Вурст, и хор бабушек — этот конкурс давно превратился в парад разнообразия и толерантности. По большому счету, вообще не стоит обращать внимания, мужчина перед нами или женщина, с бородой или без, натурал или гей, жеманная актриса или молодящийся пожилой человек, с одной ногой или с двумя, на ногах или на коляске, — лишь бы пел(а), танцевал(а) или ехал(а) на лыжах лучше всех. Но наша оптика устроена так, что мы отмечаем, выпячиваем, стигматизируем и политизируем эти особенности, а «Евровидение» — это особое увеличительное стекло и кривое зеркало, заповедник архаичного и уязвленного национального достоинства. Здесь правят бал сложные коалиции и взаимозачеты, вспоминаются исторические счеты и детские обиды, тешится национальная гордость и переживаются поражения. Никто не мог предполагать, что из сорока трех стран две окажутся в состоянии войны. Гораздо честнее было бы России бойкотировать финал «Евровидения» в Киеве, учитывая события в Крыму и на Донбассе, — но Москва неожиданно сделала ход конем, вернее, инвалидной коляской, который близоруко считает своей пропагандистской победой, но который, по сути, является ее моральным поражением.
Проблема Самойловой существует на двух уровнях — человеческом и политическом. По-человечески нельзя не желать ей победы в конкурсе, о котором она мечтала долгие годы: возможно, нынешняя слава и гонорары помогут ей оплатить операцию в Финляндии, чтобы она смогла и в дальнейшем нормально дышать, петь и выступать. Возможно, ее выступление поддержит всех, кто борется со своими травмами и недугами, не скрывает их, преодолевает боль, изоляцию и анонимность, поможет им полноценнее интегрироваться в общество. Но на политическом уровне нельзя не удивиться цинизму продюсеров этого шоу с отправкой Самойловой в Киев: они решают свои пропагандистские задачи при помощи уязвимых, зависимых тел. Впрочем, у них уже давно случилась ампутация совести — как и у нас атрофировалась способность чему-либо удивляться.
