В последние недели я ощущаю странную смену ролей в общении со своими американскими друзьями. Когда в мае 2012 года, после провала протестов и возвращения Путина в Кремль я не мог думать о будущем страны без сильных негативных эмоций, коллеги из США с очевидным исследовательским любопытством обсуждали, каким он будет, «высокий путинизм». Сегодня с эмоциями не справляются уже сами американские коллеги: мне странно, как мало качественных текстов о причинах победы Дональда Трампа было опубликовано за эти два с половиной месяца, – либеральная Америка все еще не поверила в эту победу.
Начать в такой напряженной атмосфере надо, очевидно, с пояснения своей позиции. Я симпатизирую американским демократам, а не республиканцам, мне антипатичен Дональд Трамп, – хотя я не испытывал симпатий и лично к Хиллари Клинтон (то ли дело 2008 – тогда я с легким сердцем «болел» за Обаму). И я, как и мои друзья – американские демократы – переживаю за то, куда новый президент может привести Америку.
Кроме того, я считаю, что выход людей на улицу для выражения своего мнения, – это правильное и нужное дело, и оно нужно не только политикам, но и каждому из участников: такое участие меняет их самих, – я уверен, что в лучшую сторону, а политикам напоминает о том, что в стране, кроме них, есть граждане. Так что глумление отечественных журналистов над участниками марша протеста («женского марша») мне не нравится (я бы употребил более сильное слово, но это глумление доносится до меня сквозь фильтры социальных сетей – в приглушенном виде). Я считаю, что американские противники Трампа правы.
Я не хотел бы, и чтобы этот текст был прочитан как попытка как-то оправдать внешнюю политику президента Путина: я считаю ее в последние несколько лет авантюристической и опасной для мира и для страны. Здесь речь пойдет вовсе не о Путине.
В чем мне хочется разобраться – это в резонах для граждан России так или иначе относиться к Трампу и к атакам на него после избрания президентом.
И тут меня тревожат два пункта:
во-первых, что это всё означает для российско-американских отношений и
во-вторых, как это всё скажется на внутренней политике Кремля.
Начнем с отношений между нашими странами.
Я не знаю, осуществляли ли российские спецслужбы вмешательство в избирательную кампанию США. Разведсообщество США уверяет, что да. Из множества дополнительных вопросов, возникающих в силу такого сообщения, сформулирую два: можно ли доказать, что такое вмешательство повлияло на результаты выборов? (ответ: нет, доказать это нельзя), и существует ли законодательный запрет на распространение информации во время выборов в зависимости от ее происхождения? (ответ: тоже нет, такой запрет противоречил бы Первой поправке). Причем ясно и то, что отменить результаты выборов нельзя, – можно лишь принять меры, чтобы подобное вмешательство (если оно было) не повторилось.
Следует ли из этого, что спецслужбам США не надо искать способы защиты своего информационного поля и почтовых серверов? Конечно, надо! Однако я сомневаюсь, что разведсообществу нужно публичное обсуждение своего провала на таких повышенных тонах.
Дело в том, что инициатором беспрецедентных атак на избранного президента стало не разведсообщество, а демократические средства массовой информации; данные разведки появились в информационном пространстве, когда скандал уже вовсю полыхал.
Те данные, что мне доступны, говорят о том, что не российское вмешательство стало причиной избрания Трампа, а, наоборот, избрание Трампа стало причиной раздувания его оппонентами «российского вмешательства». Либеральная часть американского общества никак не может поверить, что это Америка избрала себе такого президента, – его точно кто-то им «подсадил». И здесь на роль этого демонического Другого лучше всех годится Россия, – не только потому, что во взломе почтовых серверов демократического национального комитета нашли «следы русских хакеров», но и потому что весь арсенал демонизации России был создан еще в годы Холодной войны, – его очень просто было оживить и разогреть.
Логику эволюции взаимных образов России (СССР) и США на протяжении многих десятилетий помогает понять конструктивистский анализ. Политикам и лидерам общественного мнения в каждой из стран периодически оказывается нужен «Другой», для объяснения собственных неудач или для сравнения, заставляющего поверить в то, что собственное общество лучше. Как писал когда-то Дмитрий Быков в стихотворном обращении к тогдашнему президенту Обаме, «за то, что ваших негров линчевали, мы снова уважать себя могли». Американцы, в свою очередь, прибегали к демонизации России в критические для собственной внутренней политики моменты. Так было в 1880-е, когда книга Джорджа Кеннана «Сибирь и ссылка» приобрела огромную популярность в США именно потому, что в разгар разочарований итогами Реконструкции, коррумпированной федеральной властью, расцветом судов Линча вдруг оказалось, что есть страна, дела в которой обстоят еще хуже. Та же логика лежала за отказом администрации Картера от достижений разрядки во второй половине 1970-х: после ухода из Вьетнама, экономического кризиса и Уотергейта единственным достижением американского общества являлась победа движения за гражданские права; перенос в отношения с СССР проблематики прав человека означал борьбу на поле, где у США было очевидное преимущество, – в этой борьбе надо было не победить, а убедить сограждан в превосходстве собственной модели.
«Другой» бывает нужен и в период обострения внутриполитической борьбы, когда оппонент настолько чужд и страшен, что его можно описать как нечто внешнее и засланное к нам врагом. Советская и постсоветская власть хорошо освоила этот прием. От диссидентов 1970-х до протестующих на Болотной против сфальсифицированных выборов, – все противники режима неизменно записывались в «агенты США». Любой контакт с американцами (получал гранты? Ходил в посольство?) мог стать основанием для объявления оппозиции «агентами». Собственно, кампания против независимых НКО, которые скопом записывают в «иностранные агенты» – проявление той же традиции.
Но эта же логика работала и в американской политике! Объявить какую-то позицию «не-американской» могли политики уже в XIX веке, а в период маккартизма «комиссия по расследованию не-американской деятельности» действовала с особым размахом (в русском переводе обычно «анти-американской», но в оригинале именно «un-American»).
На протяжении десятилетий по офисам американских законодателей гуляли «Правила коммунистической революции», которые приписывали советскому заговору все либеральные изменения в американском обществе.
Казалось, что эта логика в США ушла в прошлое. Но нет, – использование «внешних связей» как способ уничтожения политического противника живо.
Самая большая досада берет меня как раз потому, что побочной жертвой внутриамериканских политических конфликтов в который раз становятся российско-американские отношения.
Перейдем ко второму вопросу, – ко влиянию скандала на российскую внутреннюю политику. Прежде всего, согласимся: ничто так не укрепило режим и не помогло ему достигнуть цели дискредитации американской демократии, как нескончаемый поток обвинений президента Трампа в использовании российской помощи и чуть ли не в том, что он «агент Кремля». Путин в этой ситуации выглядит человеком, способном назначить своего человека президентом США, а американская демократия – как слабая политическая система, которую легко коррумпировать со стороны, исказив выбор миллионов избирателей.
Вместе с тем, мы знаем, что в истории отношений нашей страны с США наблюдается устойчивая связь между улучшением этих отношений и внутренними реформами (и относительной либерализацией). В самом деле, если «главный враг» уже не такой и враг, то и внутренняя оппозиция перестает быть агентом экзистенциальной угрозы. Улучшение отношений с США в прошлом обычно означало снижение военных расходов и увеличение социальных. Страна выбиралась из мироощущения осажденного лагеря – и это всегда было хорошее время. Так если для улучшения отношений с Америкой там к власти должен прийти Трамп, – может быть, это не так и страшно?
Напоследок несколько замечаний о том, чем «ужасен» лично Дональд Трамп. Он как будто перенесся в современную Америку из 1970-х, из периода торжествующего мачизма и отсутствия понятия «политкорректность». У одной из демонстранток в Вашингтоне был именно такой плакат – «Я опоздала, потому что думала, что все прошло 40 лет назад». Ну да! Трамп именно оттуда. В 1970-е он был уже взрослым человеком, именно тогда и сложилось его поведение, его манеры и представления о социальной норме. И это, кстати, было важным фактором притягательности его фигуры для той Америки, которая ностальгирует по 1970-м, как часть россиян – по эпохе Брежнева.
Может ли Трамп вернуть США в 1970-е? Конечно, нет. Не более, чем Путин может вернуть СССР и Брежнева на трибуну мавзолея.
Как историк, я знаю в одно и то же время, что ничто не ново под Луной, и то, что ничего не повторяется в точности. В истории США были президенты, прихода которых боялись. Томасу Джефферсону в 1800 году припоминали его фразу о древе свободы, которое необходимо «поливать кровью патриотов», и опасались, что он сам и начнет проливать эту кровь. Сторонники Эндрю Джексона в 1828 разнесли Белый дом, а «старая элита» с ужасом ожидала, что новый президент развалит государство и узурпирует власть (его сразу же прозвали «Королем Эндрю», приписывая монархические замашки). С 1828 годом у нынешней ситуации много схожего, что отметили уже многие историки. Но, конечно, Трамп – это новое слово и новая ситуация.
Как Обаме в 2009 году присудили Нобелевскую премию мира – не за заслуги, за ожидания, – так Трампу в 2017 году устроили массовый протест – и тоже не за то, что он уже сделал, а за то, что от него ожидают.
Карл Поппер когда-то написал, что демократия – это не та система, которая способна привести на высший пост лучшего кандидата, а та, которая не позволяет худшему кандидату причинить большой ущерб, оказавшись на этом посту. С приходом Трампа американская демократия вступает в полосу такого испытания, но что-то вселяет в меня уверенность, что она ее переживет.
