Социолог Эдуард Понарин объяснил, почему США так не нравятся нашим элитам. Парадокс, но наши элиты относятся к Америке значительно хуже, чем большинство граждан России. В причинах антиамериканизма на высоком уровне "Огонек" разбирался вместе с одним из авторов исследования "Российская элита — 2016". Исследование, проведенное коллективом российских и зарубежных ученых из НИУ ВШЭ (РФ), Гамильтон-колледжа и Университета Мичигана (США), поражает размахом. Интервью взяты у многих высокопоставленных россиян — от чиновников и депутатов до бизнесменов и сотрудников спецслужб, а обширный архив прошлых опросов (он ведется с 1993 года, практически с рождения новой России) позволяет отследить, как менялись их настроения за постсоветское время. Результаты парадоксальны: антиамериканизм, по сути, стал одной из скреп, которые собирают разнородную страну. "Огонек" узнал подробности у автора исследования, заведующего лабораторией сравнительных социальных исследований НИУ ВШЭ Эдуарда Понарина.
Огонек: Судя по результатам опроса, антиамериканизм среди нашей элиты бьет рекорды: если в 1993 году лишь 26,9 процента опрошенных считали США угрозой России, то в нынешнем, 2016-м, так думают свыше 80 процентов влиятельных граждан страны — рекорд! Остальные россияне с этим согласны?
Эдуард Понарин: Не совсем. Вы удивитесь, но за все время наблюдений — а это как-никак 23 года! — простые люди в России были настроены менее антиамерикански, чем элиты. Дело в том, что у них разные раздражители: если обыкновенный россиянин склонен к агрессии на национальной почве, то представителя элиты вообще не интересует национальный вопрос, а конкурирует он с элитами других стран.
Огонек: Понятно. А чем же именно США не нравятся нашим элитам? Это тем более странно, что многие до последнего времени предпочитали хранить за океаном не только деньги, но и детей…
Эдуард Понарин: Все дело в разочаровании. Если помните, конец 1980-х — начало 1990-х в Советском Союзе прошли под знаком идеализации Америки, на нее все равнялись, а уж заполучить банку кока-колы или американские джинсы для советского человека было верхом счастья. Новая элита, пришедшая к власти, рассчитывала, что прозападные реформы помогут ей попасть в привилегированный клуб влиятельных и богатых держав. Очень скоро они поняли, что просчитались, и это сразу же отразилось на результатах опросов. С народом иначе. Если в 1993-м большинство представителей нашей элиты были настроены проамерикански, как и народ в целом, то уже с 1995-го мы видим расхождение в настроениях. То есть простые россияне продолжали в целом позитивно относиться к США, однако на уровне тех, кто принимает решения, произошел разворот: они увидели, что Россия не стала богаче, что она потеряла в международном статусе, что НАТО продолжает расширяться, как это впервые произошло в 1995 году… Этот антиамериканизм постепенно накапливался и выплеснулся наружу позднее, в финансовый кризис 1998-го, когда была подорвана вера в либеральные реформы, и в 1999-м, когда союзники по НАТО начали бомбить Югославию, а Евгений Примаков развернул свой самолет над Атлантикой. С тех пор, правда, было еще одно потепление в отношениях — я говорю о попытке наладить конструктивный диалог с США на почве борьбы с терроризмом сразу после 11 сентября 2001 года, однако затем раздражение опять прорвалось. Владимир Путин произнес свою мюнхенскую речь, далее антиамериканизм постоянно рос, пока не достиг рекорда в этом году.
Огонек: А почему элиты не потянули за собой массы сразу, как только сами почувствовали раздражение Америкой?
Эдуард Понарин: Элиты, пришедшие к власти в результате либеральной революции, оказались заложниками собственной идеологии: они не могли объявить массам, что надежды, связанные с интеграцией с Западом, не оправдались. Признаться в этом было для них политическим самоубийством.
Огонек: Является ли антиамериканизм особенностью российских элит?
Эдуард Понарин: Вообще, антиамериканизм элит чаще всего встречается у стран-середнячков, которых не допускают в члены привилегированного клуба. Посмотрите на ту же Турцию, Аргентину или Пакистан, антиамериканские настроения среди истеблишмента там схожи с нашими. В очень бедных и очень богатых странах это явление менее типично.
Огонек: С чем вы все же связываете нынешний рекорд?
Эдуард Понарин: Очевидно, повлияла конфронтация вокруг Украины и Сирии. С той же Украиной ситуация проста: и элиты, и многие граждане в РФ восприняли Майдан как попытку Запада оторвать Украину от России, не дать двум странам интегрироваться в экономическом союзе. Подчеркну: мы не говорим сейчас о том, как все было на самом деле, а лишь фиксируем восприятие события.
Огонек: Давайте уточним, речь именно об антиамериканизме или все-таки об антизападничестве?
Эдуард Понарин: Это родственные понятия, но поскольку США являются лидером западного мира, то раздражение направлено именно на США. Тем более что с Европой у нас до сих пор множество экономических связей… Вспомните, насколько велик торговый оборот с Европой, по сравнению с ним экономические связи с США у нас практически сведены к нулю.
Огонек: А может ли антиамериканизм использоваться в виде инструмента, допустим, в решении внутренних проблем? В этом часто обвиняют российские власти…
Эдуард Понарин: Закономерности тут просматриваются… Ну, например, антиамериканизм всегда растет в период экономических кризисов, когда элите просто-напросто удобно предъявить массам внешнего врага и таким образом отвлечь внимание от пустых полок. Это, кстати, не наше изобретение: еще британский историк-марксист Эрик Хобсбаум отмечал, что капитализм, вообще-то держащийся на либеральной космополитической идеологии, во время кризисов отказывается от нее и ищет врага вовне. Я не утверждаю, что здесь есть прямая связь, но то, что экономические кризисы у нас так или иначе были связаны с обострением внешнеполитической ситуации — войной с Грузией или крымскими событиями,— повод задуматься. Впрочем, важно отметить и еще один момент: антиамериканизм фактически помогает сформировать наше национальное самосознание.
Огонек: Хотите сказать, нелюбовь к Америке скрепляет нацию?
Эдуард Понарин: Я бы сформулировал так: наличие внешнего врага помогает ее сплотить. С тех пор как распался Советский Союз, мы так и не поняли, как должны себя идентифицировать. Как непонятны и границы нации. Ну, например, русские на Украине — это тоже русские или уже граждане другой страны? Или и то, и другое? И как это воспринимать? В какой-то момент на массовом уровне мы увидели запрос на этнический национализм. Было несколько громких столкновений на этнической почве, многие помнят Кондопогу в 2006-м, Бирюлево в 2013-м… В социологии есть такой термин "значимый другой". Так вот "значимый другой" для массового россиянина — это мигранты с отчетливо выраженной конфессиональной и этнической принадлежностью. Однако элиты — и это важный момент, который стоит подчеркнуть — не поддержали запроса на такой национализм, более того, постарались его нивелировать.
Огонек: Получается, элиты оказались космополитичнее масс?
Эдуард Понарин: Такая разница типична для многих стран, а у нас усилена имперской традицией власти: элиты у нас всегда были многоэтничными, как и сама страна, у власти были и варяги, и татары… Да и расширение страны шло путем интеграции национальных меньшинств. Поэтому мы видим явную нелюбовь наших элит к узко этническому определению политической нации и последовательную борьбу с этническим национализмом, вспомните, как в 1990-е преследовали РНЕ, а до этого "Память", уже в наше время ДПНИ, БОРН… Однако нарастающее напряжение в обществе нужно было куда-то направить, и вот таким громоотводом стал антиамериканизм. Думаю, здесь было взаимное движение: с одной стороны, росло объективное раздражение элит Америкой, о котором я говорил, а с другой — нелюбовь к США оказалась удобным инструментом для решения внутренних проблем. Наши наблюдения показывают, что, когда в массах высок антиамериканизм, их национализм по отношению к этническим и религиозным меньшинствам падает, и наоборот. И наши элиты сделали выбор в пользу формирования нации, которая включает меньшинства и сплочена геополитическими интересами.
Огонек: Неужели для консолидации нации нельзя найти что-нибудь позитивное?
Эдуард Понарин: Российское общество слишком разнородно, и речь не только об этнической составляющей. Крупные города у нас живут в постмодерне, большая часть страны — это индустриальная и отчасти депрессивная зона, в некоторых регионах до сих пор сильны родоплеменные отношения… Это лоскутное одеяло сложно собрать общей позитивной повесткой. А наличие внешнего противника, приоритет геополитических интересов над внутриполитическими объединяют всю эту разнородную массу людей.
Огонек: С элитами понятно, а как насчет обыкновенных россиян? Какое им дело до далекой Америки?
Эдуард Понарин:Судя по нашим опросам, массы всегда отставали от элит в своем антиамериканизме. Да, они воспроизводят то, что им транслируется с экрана телевизора: например, о безумной Хиллари Клинтон, мечтающей развязать против нас ядерную войну… Но при этом могу сказать уверенно: бытового антиамериканизма у нас не было и нет. Повторюсь, в отличие от этнического национализма.
Огонек: Значит, прав свежий опрос "Левада-центра", где 71 процент опрошенных высказался за расширение политических, экономических и культурных связей с США?
Эдуард Понарин: Здесь как раз интересно другое. Я долгое время думал: как долго продержится патриотический задор после крымских событий? Так вот не исключено, что цифры, приведенные "Левада-центром", свидетельствуют о том, что этот задор несколько поутих и люди переместились от телевизора к холодильнику. Вспомните, как 100 лет назад, в начале Первой мировой войны, все были патриотами, ходили с портретами царя, поддерживали войну. Но для власти здесь есть опасность: нужно все время добиваться геополитических, военных или экономических успехов и тогда энтузиазм будет крепнуть. А поражения, как и случилось 100 лет назад, кардинально меняют настроения. Что касается сегодняшнего дня, то ситуация не настолько плоха, как тогда: экономическое положение хоть и ухудшилось, но на ощущение счастья россиян особо не повлияло (это, кстати, занятный социологический парадокс), кредит доверия правительству все еще высок… Однако, вполне возможно, что начала накапливаться первая усталость. Впрочем, это лишь версия. Возможно, налицо всего лишь реакция на победу Трампа в США и вероятную победу Фийона или Ле Пен во Франции, ощущение, что сейчас там будут "наши люди", с которыми можно договориться…
Огонек: В вашем исследовании есть вопрос, связанный с потенциальными угрозами для страны. Так вот, судя по ответам, наш истеблишмент не боится усиления вооруженных сил США. Не понимаю, как это соотносится с рекордным антиамериканизмом?
Эдуард Понарин: Все просто: здесь дело не в США, а в России, изменилась оценка элитами наших вооруженных сил. Примерно с середины 2000-х российская армия, которая раньше не радовала своей боеспособностью, стала сильнее, современнее, и элиты это отмечают.
Огонек: А почему на таком низком уровне страх цветных революций? Нас же все время ими пугают…
Эдуард Понарин: Сама политическая ситуация изменилась — правительство и президента поддерживает около 80 процентов россиян, и истеблишменту очевидно: никакая цветная революция у нас сейчас невозможна.
Огонек: И все же, есть ли какой-то образ, на который наши элиты ориентируются? Если не брать Америку, какую страну они хотели бы в идеале построить? Еще один Советский Союз?
Эдуард Понарин: Нет, сторонников Советского Союза, даже в реформированном виде, у нас все меньше и меньше: сейчас их доля около 20 процентов. Число сторонников либеральной западной демократии остается стабильным — это около 15-20 процентов. А вот поддержка политической системы в ее нынешнем виде постоянно растет, сейчас ее сторонников более 40 процентов. Если посмотреть, как голосуют россияне на выборах, результаты распределяются схожим образом, в этом смысле наши элиты вполне соответствуют остальному обществу.
