Российский политолог Владимир Гельман, профессор университетов в Санкт-Петербурге и Хельсинки, прокомментировал RFI состояние и перспективы отношений ЕС и России, возможность создания коалиции европейских стран-«друзей Кремля», а также возможности выживания российской экономики в условиях санкций. На днях министр иностранных дел России Сергей Лавров сообщил о подготовке «новых доктринальных документов»: «Стратегии национальной безопасности» и «Концепции внешней политики России». Есть основания предполагать, что в этих документах будет изложено видение новой системы взаимоотношений России со странами, входящими в евро-атлантические структуры. Пока же Россия выстраивает отношения с каждой страной Запада на индивидуальной основе и пытается по возможности внести раскол и в Евросоюз, и в НАТО. Российский политолог Владимир Гельман является профессором двух университетов: Европейского в Санкт-Петербурге и Хельсинского в столице Финляндии. В интервью RFI он поделился своим прогнозом возможных вариантов взаимоотношений Российской Федерации и ЕС. А также высказался по поводу вероятности проведения в России экономических реформ и об эффективности политики так называемого «импортозамещения».
RFI: Владимир Яковлевич, вы половину своего времени проводите в Хельсинки, знакомы с настроениями и профессуры, и политической элиты, и рядовых финнов. Как поменялось отношение Финляндии к России за последние два с небольшим года после событий в Украине: аннексии Крыма и вмешательства в Донбасс?
Владимир Гельман: Я бы сказал, что первая реакция со стороны финского общества была: шок и серьезные опасения в отношении «а чего еще можно ожидать от России?». Все предыдущие годы, предшествующие 2014 году, это были вполне благожелательные, добрососедские отношения: рос товарооборот, много россиян приезжало в Финляндию, и перспективы, в общем, рассматривались как вполне позитивные. И когда произошли все эти события, за ними последовали и санкции со стороны Евросоюза, и российские контрсанкции, то, конечно, это вызвало смятение в умах. Некоторое время прошло, несколько адаптировались к изменениям в Финляндии. Действительно снизился поток приезжающих из России — по вполне объективным экономическим причинам, потому что курс рубля упал. Снизился товарооборот, некоторые проекты в экономической сфере были отложены или заморожены, но, тем не менее, это не вызвало какого-то полного похолодания, замораживания, отторжения. Официальная позиция, которую выражают финские должностные лица (и я думаю, что эту позицию разделяет значительная часть финской общественности) состоит в том, что: «ну, что бы ни случилось, мы все равно обречены быть соседями». Я думаю, что Финляндия видит свою миссию некой страны-посредника во взаимодействии между Европой и Россией. Тем более, что у Финляндии самая протяженная сухопутная граница с Россией среди всех стран Евросоюза.
RFI: В России принято считать, что в ЕС есть друзья и симпатизанты России, точнее, Кремля: Словакия, Венгрия, Австрия, Италия. Насколько это справедливо – другой вопрос. Есть явные противники, это – балтийские страны, Польша, Швеция. Есть середина, к которой относится и Финляндия. И спор идет о том, будут продлены экономические санкции – персональные и секторальные – после июля-августа или нет? Сможет ли, условно говоря, Виктор Орбан убедить тех, кто за санкции, что их нужно снимать, или нет? Ваш прогноз: санкции будут продлены? Если да, то в каком объеме, и могут ли они быть ужесточены? Или будут сняты?
Владимир Гельман: На самом деле, наиболее серьезный пакет санкций привязан к тем действиям, которые будет предпринимать Россия по отношению к Украине в связи с Донбассом, с выполнением Минских соглашений и так далее. Если исходить из того, что нынешняя ситуация продлится достаточно длительное время, то это значит, что, скорее всего, будут продлеваться и санкции. Представление о том, что есть какие-то друзья России, которые могут заблокировать принятие санкций, на мой взгляд, исходят из неверных представлений о том, как принимаются решения в Евросоюзе. Потому что надо понимать, что одна отдельно взятая страна, а точнее даже не страна, а конкретный политический лидер вряд ли будет лезть на рожон, исходя из каких-то личных интересов по отношению к России. Для лидеров конкретных государств, которых вы назвали, гораздо важнее поддерживать рабочие отношения с другими странами Евросоюза, чем искать каких-то выгод от российского руководства. В этом смысле индивидуальное недовольство, которое возникает у конкретных лидеров по конкретным поводам, связано не столько с желанием заблокировать решения Евросоюза, сколько со стремлением добиться каких-то частных решений по конкретным другим вопросам, которые интересуют руководителей этих государств. Эти вопросы разные, они меняются. Вот, представить себе создание какой-то пророссийской коалиции, условно говоря, в которую входили бы лидеры разных государств Евросоюза и выступали бы единым фронтом в поддержку России, на сегодняшний день маловероятно. По крайней мере, в ближайшем будущем, если нынешний status quo в отношении ситуации с Украиной сохранится, я бы не стал ждать каких-то серьезных подвижек и перемен.
RFI: По поводу санкций. Осенью 2014 года и у российских политиков, и у тех, кто занимается экономикой, принимает решения, было настроение «ну, наконец-то санкции! Наконец-то мы займемся собственными делами, наконец-то мы все импортозаместим, мобилизуем свои ресурсы, потому что Россия поднимается только на мобилизационной модели». Сейчас настроение двоякое. С одной стороны, «плевали мы на ваши санкции», с другой – «снимите их скорее!». Насколько санкции вкупе с падением цен на нефть влияют на экономическую ситуацию в России?
Владимир Гельман: На самом деле в разных секторах экономики мы видим совершенно разную картину. То, что касается производства, завязанного на высокие технологии, то здесь ситуация очень тяжелая, потому что, во-первых, там огромная компонентная база, которая в принципе не может быть замещена из-за отсутствия технологий. Во-вторых, у высоких технологий важнейшим драйвером в импортозамещении могут служить очень масштабные государственные вливания. Для того, чтобы что-то заместить не на уровне опытных образцов, а на уровне промышленного производства, нужны очень большие инвестиции со стороны государства. Причем эти инвестиции не окупятся по большей части кроме как государственными закупками. Здесь речь идет, прежде всего, об оборонно-промышленном комплексе. Здесь ситуация очень тяжелая, потому что у государства и без того денег не хватает, и скорее всего расходы на оборонно-промышленный комплекс все равно придется сокращать рано или поздно. Если даже сегодня их удастся удержать на нынешнем уровне, то в дальнейшем сокращение неизбежно, а значит это нанесет удар и по импортозамещению. В каких-то менее затратных сферах просто масштаб вливаний не столь серьезен. Конечно, в России заместить какие-то продукты питания частично удается. Но опять-таки, не по всем группам продуктов питания. Уже сыр стал таким ключевым словом, и всякий раз, когда заходишь в Хельсинки в магазин около вокзала, видишь россиян, которые закупают самые обычные простые сыры и везут домой, просто потому что сыры российского производства не очень хорошего качества. Также большие проблемы у нас с рыбной отраслью и с много чем еще. Тем не менее, в общем и целом, да, конечно, какие-то более-менее простые продукты и товары частично заместить удается. Весь вопрос, однако, в том, что когда на рынке часть производителей исключена, то при этом растут цены. И, соответственно, импортозамещение покрывается российскими потребителями из своего собственного кармана. И эта ситуация выгодна конкретным производителям, получающим дотации, но не выгодна всем потребителям.
RFI: На днях появилась информация о том, что бывшему министру финансов России Алексею Кудрину сделано предложение написать программу экономических реформ. Как вы оцениваете эту информацию? Сможет ли Кудрин как-то если не переломить ситуацию, то, по крайней мере, ее исправить? Прислушаются ли к его реформаторской программе?
Владимир Гельман: На самом деле, работают только те программы, которые исполняют их авторы. Я совершенно не исключаю возможности того, что будет подготовлена какая-то программа, а потом Кудрину будет предложено воплощать ее в жизнь. «Премьер-министр Кудрин», почему нет? В противном случае, если этого не произойдет, и если Кудрин или любой другой человек соберет вокруг себя коллектив квалифицированных специалистов, они напишут программу, а дальше эту программу должны будут реализовывать совсем другие люди, которые просто очень часто придерживаются совершенно других взглядов и преследуют другие интересы, тогда это будет написание ещё одного «правильного документа». У нас очень много писалось хороших, правильных программ, но многие из них либо частично воплощались в жизнь, либо, как было с программой «Стратегия 2020», которую написали в 2011 году для Медведева — она и осталась документом истории экономической мысли. А Путин, придя на место президента в 2012 году, занялся совсем другой деятельностью.
