Как всегда, когда скачет обменный курс, внимание приковано к ЦБ. Сейчас перед ним стоит две основных дилеммы.
(1) Стоит ли вмешиваться в происходящее на валютном рынке? В последние годы ЦБ последовательно не вмешивался в определение валютного курса. По существу, к «плавающему» обменному курсу ЦБ перешёл три или четыре года назад, но до осени прошлого года пытался сглаживать колебания. То есть, например, если сегодня курс 28 руб. за доллар, а ЦБ чувствует, что рубль начинает дешеветь, то он продаёт доллары так, чтобы назавтра курс был 28-50, послезавтра — 29, после-послезавтра 29-50, и т.д. Технически, конечно, всё гораздо сложнее (хотя в 2014 году формула сглаживаний была вполне прозрачной), но суть именно в этом — не определяя, как выглядит равновесное значение, следить за тем, что скачки не были слишком сильными день ото дня. Осенью 2014 года от практики сглаживания пришлось отказаться — на мой взгляд, из-за того, что колебания «фундаментальных показателей» стали такими большими, что появился риск того, что резервы будут быстро растрачены только на это сглаживание.
Задним умом, конечно — если бы ЦБ в ноябре-2014 знал бы, какими стабильными будут цены на нефть в первой половине 2015-го и на каком уровне они стабилизируются, то можно было бы от сглаживания в октябре 2014-го не отказываться. Но это именно задним умом понятно. Вот и сейчас — за последний месяц и цены на нефть, и рубль скакнули, ЦБ вмешиваться не стал. (Отказ от ежедневной покупки 200 млн. долларов ежедневно был символическим действием с точки зрения обменного курса; кстати, и покупка тоже). Мне кажется потому, что понимает, насколько опасно было бы взять на себя ответственность за какой бы то ни было обменный курс. (Не политическую ответственность, конечно — ответственность перед теми, кто строит планы на будущее.)
(2) Более важный вопрос для ЦБ — величина ключевой ставки, основном, при плавающем обменном курсе, инструменте денежной политики. Чтобы снизить инфляцию (которая сейчас 15% — на столько выше цены сейчас, чем год назад, а за 2015 год будет 11-12%), нужно ключевую ставку держать повыше. (ЦБ может инфляцию просто остановить, «зажав» ставку, но цена для экономики — в форме спада производства — будет очень высокой.) С другой стороны…
А вот что, собственно, давит (и изнутри, и снаружи) на ЦБ с другой стороны? Кому нужно, чтобы ключевая ставка была ниже? В Америке и Европе центробанки снижали ключевую ставку до нуля (и «ниже нуля» с помощью количественного смягчения), чтобы облегчить задачу для бизнеса — чтобы появлялись новые инвест-проекты и создавались, снижая безработицу, новые рабочие места. Но у нас нет не то что высокой безработицы, она у нас просто низкая. Конечно, судя по спаду производства, у бизнеса появились свободные мощности (что такое «спад производства» — это увольнение сотрудников и высвобождение мощностей), но правда ли, что дело в высокой ключевой ставке? Собственно, она (11%) и невысокая с учётом инфляции — вовсе не факт, что именно она сдерживает расширение производства.
Но вот кому точно нужна высокая инфляция — это должникам. Дело ли в «жадной кредитной политике» или в нерациональности населения, но должников много. Им выгодна инфляция. (Кстати, говорят, что «инфляция — налог на бедных». Это в 1990-е было. А теперь, когда бедные набрали кредитов, они же отчасти и бенефициары.) Есть крупные бизнесы с огромной рублевой задолженностью. Они-то и просят ключевую ставку пониже — то есть, буквально, инфляцию повыше. И, конечно, бюджет — высокая инфляция позволяет перераспределять деньги между статьями (например, увеличивая военные расходы за счёт пенсий, образования и здравоохранения) незаметно для окружающих.
В принципе, от большой задолженности есть вред. Не в факте самого долга, конечно: любой долг это чьё-то богатство. «Снизить» чей-то долг, не отдавая, это всегда — уменьшить чьё-то имущество. Вред от задолженности состоит в том, что если долг слишком большой, у должника исчезают стимулы работать — потому что, заработает он больше или меньше, неважно — ему всё равно ничего не остаётся. (Именно из-за этого кредиторы идут на сделки с должниками, прощая часть долга для того, чтобы должник сумел заплатить оставшуюся часть.) Инфляция помогает решать проблему с долгами, перераспределяя богатство от кредиторов к должникам. И, похоже, это давление — в пользу должников — у нас сейчас достаточно сильно, чтобы не давать ЦБ бороться с инфляцией так, как он бы хотел. Читать статью | © Эхо Москвы
Экономический театр абсурда
Как связаны слова и действия руководства страны с тем, что происходит в экономике.
В последнее время сравнение происходящего в России с последними годами Советского Союза возникало по самым разным поводам. Кому-то об этом напоминает язык министерских заявлений, кому-то – все увеличивающееся вмешательство спецслужб в дела бизнеса и граждан.
Экономисту 2015 год напоминает 1990-й, когда экономическая сфера была каким-то театром абсурда: слова руководства страны казались никак не связанными с тем, что происходило в экономике страны, а действия как будто нарочно приближали катастрофу. И, как прекрасно документировано в «Гибели империи» Егора Гайдара, этот театр абсурда существовал не только на страницах газет – внутренние документы отраслевых министерств и правительства демонстрируют удивительную глубину непонимания того, что происходило.
Вот и сейчас то, о чем говорит руководство страны в части экономики, вызывает только удивление. И премьер, и вице-премьеры, и министры рассуждают об «импортозамещении» – фантастической концепции, придуманной в пропагандистском угаре прошлого года. У этой концепции есть небольшое количество (но очень крупных!) бенефициаров – владельцы фирм-производителей, которые защищены импортными барьерами от конкуренции. Они получают выгоды в любом случае, пока ограничения действуют, и их позиция понятна: каждый день «импортозамещения» – это лишние деньги в карманах владельцев. (Обратите внимание, что ни о каком опережающем росте зарплат в защищенных отраслях не слышно – т. е. вся выгода уходит только владельцам фирм.) При этом российским гражданам – особенно бедным – уже нанесен огромный ущерб: из-за роста цен на продовольствие приходится сокращать расходы и на еду, и на все остальное. Но я обращаю внимание не на это, об этом написано уже сто раз, а на то, что в правительстве продолжают рассуждать – и, судя по уничтожению санкционных продуктов, действовать – так, как будто бы фронтальное импортозамещение возможно. Может, и возможно – если уровень потребления опустится до советского…
Или рассуждения про то, когда падение российской экономики, продолжающееся уже третий квартал, «достигнет дна». Спад, начавшийся в 1990 г., напомню, «достиг дна» через семь лет. Конечно, фундаментально российская экономика в 2015 г. гораздо здоровее, чем в 1990-м, и катастрофы, подобной катастрофе 1990-го, можно избежать. Но «можно» – не значит «можно, ничего не делая». Надо отменить контрсанкции, начать переговоры, которые позволят российским фирмам и банкам вернуться на финансовые рынки, сменить экономический блок правительства – и это только срочные, немедленные меры. Потом нужны приватизация, снижение регуляторной нагрузки, реформы правоохранительных органов и т. д. – чтобы начался экономический рост. А то в нынешнем состоянии оптимистичным выглядит сценарий «достижения нового дна» – экономика стагнировала уже в 2012–2014 гг., а падение, происходящее сейчас, результат «событий 2014 г.» – просто плавный переход на новый, более низкий в терминах производства и потребления уровень стагнации. Читать статью | © Совет по внешней и оборонной политике
