Внешняя политика России кардинально изменилась после 2014 года, что привело Владимира Путина к использованию новых специфичных концепций, направленных на легитимацию своих действий в мире, будь то аннексия Крыма или отношения с Соединенными Штатами. Об одной из таких ключевых концепций – идеи «Русского мира», о том, как ее использование может повлиять на Казахстан и как в США относятся к политике Путина «Къ» поговорил с директором Программы по Центральной Азии и исследовательским профессором по международным делам Университета Джорджа Вашингтона в США Марлен Ларуэль, которая недавно написала доклад о концепции «Русского мира» для вашингтонского центра Center for Global Interest.
Курсив: Насколько понятие «Русский мир» можно считать эффективным инструментом мягкой силы России?
Марлен Ларуэль: Это зависит от того, что вы включаете в понятие «Русского мира». Я думаю, что самым удачным инструментом мягкой силы для России стало создание нового информационного пространства, которое влияет на огромную часть постсоветского региона и получает некоторых сторонников на западе. Другие аспекты, особенно те, которые кажутся более очевидными, такие как продвижение русской культуры за рубежом, не столь удачны.
Курсив: Каковы основные черты идеи «Русского мира» и как она отличается от евразийского видения России?
Марлен Ларуэль: Эти идеи очень разные. Концепция Евразии настаивает на равенстве между русскими и другими народами региона, в первую очередь, тюркским населением. В плане институтов, Евразия существует через Евразийский экономический союз, который является больше экономическим проектом, даже если у него есть долгосрочные политические цели. Понятие «Русского мира» фокусируется на тех, кто идентифицирует себя с Россией в области языка, культуры и политики, и не уделяет столько же внимания другим национальностям. Более того, идея «Русского мира» – это, в основном, культурное и «мягкое» понятие без каких-либо экономических аспектов.
Курсив: Можно ли сказать, что концепция «Русского мира» влияет также и на внутреннюю политику России, например, навешивая ярлыки «иностранных агентов» или «пятой колонны» на разные группы людей, которые продвигают «непопулярные» либеральные ценности?
Марлен Ларуэль: Я думаю, что это концептуально разные пространства. Если полагаться на интеллектуальные истоки, «Русский мир» основывается на русской культуре и языке, в то время как российские власти используют другой нарратив, который видит Россию хранителем консервативных ценностей в борьбе против пятой колонны. Поэтому, я вижу это, как две разные стратегии, которые направлены на разные сегменты аудитории и имеют разные цели.
Курсив: В вашем докладе сказано, что идея «Русского мира» в основном используется по отношению к тем странам, которые не хотят интегрироваться с Россией, включая прибалтийские страны, Украину и Грузию. Значит ли это, что нет никаких оснований для опасения того, что сценарий, схожий с украинским, может произойти и в Казахстане?
Марлен Ларуэль: Я думаю, что в нынешних условиях оснований для таких опасений нет. Казахстан считается лояльным партнером России и основным участником российских интеграционных проектов. РФ использует риторику «защиты соотечественников за рубежом» только по отношению к тем странам, с которыми у нее плохие отношения, и где нет других каналов для коммуникации с элитами, через которые можно было бы оказывать какое-то влияние. Россия до сих пор сохраняет хорошие отношения с Казахстаном и имеет влиятельные рычаги воздействия на него, поэтому у нее нет необходимости активировать русское меньшинство. Конечно, многое может измениться в ближайшие десятилетия, но, мне кажется, мы не должны думать, что существуют скрытые предпосылки к тому, что Россия хочет повторить украинский сценарий. То, что произошло в Украине, было очень специфичным и уникальным, и рассматривается Россией, как уникальный случай.
Курсив: Как бы вы оценили известное высказывание Владимира Путина о казахстанской государственности, когда он сказал, что на территории Казахстана до Назарбаева никогда не было государства?
Марлен Ларуэль: Я думаю, что нам следует интерпретировать это неточное заявление не как угрозу Путина Казахстану в случае выбора украинской модели, но как убеждение в том, что передача власти после Назарбаева будет сложной, и что казахская элита может оказаться неспособной эффективно управлять этим процессом. Для меня это звучало больше, как пренебрежительное высказывание о казахской элите, нежели о государственности Казахстана.
Курсив: Как вы думаете, какой будет реакция Казахстана на антиамериканскую и изоляционистскую риторику России, сможет ли он балансировать свою внешнюю политику или будет поставлен перед выбором?
Марлен Ларуэль: Это ключевой вопрос. Не в интересах Казахстана следовать российской антиамериканской и изоляционистской риторике – и не в интересах самой России, между прочим. По сути, Астана и сейчас в этом не следует российскому курсу. Я верю, что казахские власти намерены сохранить свою многовекторную политику и, более того, усилить ее. Однако, это должно быть сделано постепенно, шаг за шагом, без использования антироссийских заявлений. В то же время, в таких вопросах, как продвижение западной демократии, казахские власти –антизападники и полностью разделяют со своими российскими коллегами идею, что в этом нужно ограничивать влияние Запада.
Курсив: Хотя есть значительная часть населения Казахстана, которая симпатизирует Путину и его политике, благодаря влиянию российских СМИ, насколько идеи казахских националистов могут стать альтернативой этой политики?
Марлен Ларуэль: Я считаю, что казахский национализм на подъеме и находит более твердую почву, фокусируясь на борьбе против проекта Евразийского союза и российской политики. Многие молодые яркие казахские аналитики, активные в социальных сетях, сейчас продвигают такой взгляд, и, я думаю, они станут всё более заметны и влиятельны. Вместе с тем, я не считаю, что Казахстан когда-нибудь может стать антироссийским: он может ограничить политическую и экономическую интеграцию с северным соседом, конечно, и быть полностью автономным, но для Казахстана нет никакого смысла вести себя агрессивно по отношению к России. Все страны СНГ, которые выбрали антироссийский путь, заплатили за это очень дорого.
Курсив: Хотя Россия часто подчеркивает свой особый путь, воплощенный в идее «Русского мира», вы упоминаете в своем докладе, что схожий подход использовался и в других странах, в таких, как Франция. Что в этих случаях общего? И есть ли все-таки некоторые характеристики, которые делают Россию специфичным примером?
Марлен Ларуэль: Действительно, понятие франкофонии во многом схоже с «Русским миром» и опирается на ту же амбивалентность/неопределенность. Оно основано на лингвистической концепции (франкоязычность), связано с национальным культурным наследием и имеет политическое воплощение в идее защиты «французского видения» или «французского голоса» на международной арене, заметной, например, в позиции Парижа против вторжения США в Ирак в 2003 году. Также оно используется для оправдания постколониальной политики, такой, как «французская Африка» в 1960-70-х годах, и сохраняется даже сейчас, чтобы поддерживать некоторые скрытые группы, которые защищают коммерческие интересы Франции и местных элит в регионе.Я не вижу никаких структурных различий в этих концепциях, и думаю, что это просто вопрос интерпретации.
Курсив: Насколько «Русский мир» можно рассматривать, как инструмент, рационально используемый российскими политиками? Существует ли некоторая степень непредсказуемости в использовании этой идеи в политике Путина?
Марлен Ларуэль: По-моему, российские политики используют идеологические концепции aposteriori, в основном, чтобы оправдать принятое ими решение, или разговаривать с домашней аудиторией, или подражать международному сообществу и позиции США (по крайней мере, тому, что они под ней понимают). Суть не в том, что это понятие непредсказуемое, а в том, что, во-первых, оно по определению расплывчатое и пластичное, созданное для интерпретации в зависимости от контекста, во-вторых, оно может использоваться исходя из того, как Путин объясняет те или иные действия других мировых игроков, в особенности США.
Курсив: Как в Соединенных Штатах относятся к России после крымских событий 2014 года? Есть ли разница в восприятии России в различных сегментах населения (медиа, научной среде и у обычных людей)?
Марлен Ларуэль: Большинство населения США сосредоточены на проблемах внутри страны и не слишком следят за тем, что происходит в мире, тем более в России. Больше внимания американские СМИ уделяют ситуации на Ближнем Востоке и отношениям с Китаем. Тема России второстепенна, как и все относящееся к Европе. Позиция медиа во многом антироссийская и возрождает многие нарративы Холодной войны с различными предрассудками. Американские политики хотят показаться сильными, когда делают антироссийские заявления, как Хиллари Клинтон в своей сегодняшней предвыборной кампании. Среди людей, делающих политику, основной тренд также антироссийский, но там есть голоса, которые либо пророссийские и следуют позиции Кремля, либо те, которые, по крайней мере, пытаются преподнести более взвешенную точку зрения и понять, как мир видится глазами России.
Курсив: Как бы вы оценили реакцию Запада на нынешнюю политику Путина? Действительно ли санкции являются эффективным инструментом?
Марлен Ларуэль: Я думаю, что санкции только частично эффективны, но они могут оказывать влияние в долгосрочной перспективе, потому что блокируют экспорт технологических ноу-хау, которые нужны российским компаниям. Однако, снижение цен на нефть действуют более разрушительно на экономику Россию, чем сами санкции.Мне кажется, что Запад не осознал, насколько Россия была серьезна, говоря, что Украина является особенной страной для нее. Когда Путин говорил, что Украина не важна для США, но важна для России, он был прав, делая такую интерпретацию в духе Realpolitik. Многие в США давили на элиту Украины, чтобы она прекратила отношения с Россией. Однако, они не были готовы оценить последствия такой политики и не были способны предложить Украине реалистичные перспективы резкого разрыва политических и экономических связей с Россией. Украинцы дорого заплатили за то, что элита доверилась намерениям и обещаниям Запада. Запад же, в основном США, должен взять ответственность за то, что подвигли Украину к слишком быстрым шагам, и за то, что немногим могут помочь ей сейчас.
