В этом году мир отмечает 70 лет окончания Второй мировой войны – самой кровавой и беспощадной войны человечества. В России торжества проходят с большим размахом: на мероприятия, связанные с празднованием 70-летия Дня Победы государство планирует потратить 7 миллиардов руб., из которых самую большую долю занимают траты на медиа и рекламу (1,878 млн. руб.). Подобная «щедрость» со стороны государства и спонсоров на фоне экономического кризиса в стране, безусловно, говорит о значимости данного события для национальной элиты. На символическом же уровне «Великая Отечественная» становится ключевым мега-проектом в процессе современного российского нациестроительства.
Символическая масштабность, тем не менее, сопровождается драматическим сжиманием вариативности российского дискурса памяти о войне. Альтернативные трактовки истории вытесняются и запрещаются во все более тоталитарной форме. Закрываются архивы, деятельность общественных и правозащитных организаций, таких как «Мемориал», фактически объявляется вредительской, памятники, свидетельствующие о преступлениях страны перед своими гражданами в период сталинского тоталитаризма, исчезают из публичного пространства.
Производство памяти о войне становится прерогативой гегемона в лице государства, а сама память сакрализируется. Единственными доступными/легитимными для российского населения формами восприятия подобных сакральных объектов оказываются аффективные – благоговейный ужас, горевание и священный трепет. Будучи изгнанными из мира «профанного», представленного военными вещами, личными историями ее участников и документальными свидетельствами, память о войне в современном российском гегемонном дискурсе вытесняется в область непознанного. Общение с ним теперь регламентировано строгими коммеморативными ритуалами, указывающими на принадлежность к (политическому) обществу, вроде ношения георгиевской ленточки. Любые попытки оспаривания доминирующих систем значений в отношении «сакрального» трактуются как осквернение и кощунство.
Саморефлексия
В Эстонии, имеющей свою собственную сложную историю памяти о Второй мировой войне, дата 70-тилетия ее окончания тоже не прошла незамеченной. Однако в отличие от российских реалий, эстонские политики памяти о войне направлены на ее десакрализацию, прежде всего – через рефлексивное (не аффективное) восприятие и трансформацию ритуалов коммеморации.
Фильм Эльмо Нюганена “1944”, вышедший в этом году, хорошо иллюстрирует эти тенденции. Его рекордная успешность в прокате у зрителей (100 тысяч посещений) свидетельствует о масштабе разделяемости обществом репрезентированных им ценностей.
Главным фокусом режиссера в разговоре на крайне сложную тему, особенно в условиях существующих в прибалтийской истории войн памяти о “второй мировой”, являются свои собственные национальные травмы и потери. Патриотизм здесь показан чрезвычайно неопределенным и противоречивым, как то чувство, которое в одинаковой мере испытывают обе части расколотой нации – любви к своей Земле. «Что ты будешь делать, когда красные придут сюда?»- спрашивает новичков старший товарищ по оружию. «Буду их убивать»,- отвечает первый. Однако это всего лишь идеологические штампы, которые на поверку «жизнью» и ценностями работают не столь просто.
Формулируя свой месседж, Нюганен представляет нам двух героев, эстонцев, волей судеб оказавшихся в рамках двух противоположных систем. Родителей Карла Таммика советские комиссары депортировали в Сибирь, и это было тем личным мотивом мести, который привел его убивать «красных» на войне. Юрий Йыги – однофамилец (или родственник? – мы этого так и не узнаем) того человека, кто был виновен в депортации родителей Карла. Юрий был воспитан советской системой. Он убивает Карла как врага в рукопашном бою, потому что таковы правила войны, однако, следуя общечеловеческим ценностям, хоронит в общей с своими погибшими товарищами могиле, а неотправленное письмо Карла решается доставить адресату. Так момент убийства становится той нитью, которая связывает – теперь уже совершенно явно – судьбы двух эстонских солдатов. Сестра Карла Айно благодарна Юрию, принесшему ей письмо. Юрий влюбляется в нее, тем самым усугубляя личную трагедию. Потом он вступит в сделку с представителем НКВД, желая защитить Айно. И так же, как Карл, он напишет ей письмо, где расскажет всю правду о своем с ним «знакомстве». А его выросший в Сибири соратник, не понимающий по-эстонски, о-кающий и выглядящий как простой русский мужик, окажется потомком депортированных когда-то туда эстонцев. Он принесет письмо Юрия Айно, а она прочтет его не сразу, потому что будет занята удочеренной девочкой, которую спас когда-то от смерти ее брат.
По мнению Андрея Кузичкина, эстонского журналиста и актера, Нюганен «сумел донести до зрителей простую и ясную мысль: на войне не бывает победителей если брат воюет против брата. Можно в угоду политической конъюнктуре писать и переписывать историю, менять плюсы на минусы, черное выдавать за белое и наоборот, но нельзя подменять любовь к Родине ненавистью к другим народам».
Действительно, фильм «1944» лишен резких красок, возможно, в силу того, что это рассказ о войне, которая принесла Эстонии фактическую утрату национальной суверенности и раскол нации. Главный режиссерский вопрос – о том, как быть, когда ты должен выбрать из двух зол лишь потому, что тебе «посчастливилось» оказаться на пересечении двух очевидных противников, двух гигантских систем .
Подобное переосмысление опыта мировой войны как войны гражданской является важным элементом в конструировании эстонского национального государства. Война разъединяет общество, но рефлексия о ней приводит к стиранию границ. Показательным элементом десакрализации/оспаривания концепта войны как священного можно считать сцены с обсуждением солдатами того, что можно сделать с подаренными им в счет благодарности за службу портретом Адольфа Гитлера. На их взгляд, лучшее, что можно сделать с ним – это подтереться. Примечательно однако то, что в отношении Сталина подобных сцен в фильме нет.
Перформанс как исцеление
Практику десакрализации памяти о Второй мировой войне через оспаривание ритуалов коммеморации очевидно демонстрирует и нашумевшая тартуская выставка о Холокосте, задачей которой, по словам ее директора Юлии Полуяненковой, является «исцеление воспоминания об этой трагедии». «Успешность» подобной стратегии подтверждается масштабной общественной дискуссией и активными призывами еврейской и мусульманской эстонских общин закрыть выставку. По их мнению некоторые ее экспонаты, иронизирующие над трагическим опытом Холокоста, оскверняют память о войне и страданиях народа. Как физические, так и символические места Холокоста внушают священный ужас, и в них не допустимы никакие иные чувства. В них нет места профанному – радости, дурачествам и не-страданию.
Недавние общественные дискуссии о проведении Дня Победы в Нарве, который является рабочим днем, также касались подобной десакрализации границ. Так, в частности, комментаторы данного события отмечали, что несмотря на то, что праздник проводится и город выделяет на это деньги, недопустимо совмещать городскую ярмарку и этот праздник (ибо ярмарка – это профанное, а праздник Победы – сакральное – А.Я.).
Перемещение Бронзового солдата в 2007, вызвавшее серьезные конфликты в эстонском обществе, также может быть понято в этом ключе как символическое вытеснение-изменение прежних границ между сакральным (память о войне и внимание к памятнику) и профанным (место на периферии).
В Эстонии, в отличие от России, признание собственных границ, их множественности и расколотости, является частью проекта нациестроительства. Это, правда, выглядит несколько парадоксально – как и в случае с Певческим праздником, на котором композиции исполняются на эстонском, несмотря на то, что почти треть населения страны – русскоговорящие. Тем не менее консолидирующим эстонское общество механизмом является признание аутентичности идентичностей существующих в нем групп, а не их унификация.
Любой художественный нарратив о войне – своеобразная лакмусовая бумажка на зрелость нации. Взглянуть в глаза противоречивым фактам войны, где прежние механизмы социальной солидарности не работают, может только общество, нашедшее безусловные смыслы консолидации. И здесь Россия и Эстония идут разными путями.
