Популярность вирусного ролика основана на мифах о советской цивилизации и «русском мире».
В России любят пошутить по поводу вторжения в соседние страны. После Праги 1968 года ходил анекдот, кто куда на чем ездит: француз говорил, что ездит на работу на мопеде, в отпуск на «Рено», а за рубеж летает на самолете. На что советский человек отвечал, что ездит на работу на трамвае, в отпуск — в плацкарте, а за рубеж — на танке.
В сытые постсоветские времена стал популярен анекдот про русского туриста, которого спрашивают на таможне по прилете:
— Nationality?
– Russian.
– Occupation?
– No, just visiting.
Теперь шутки в сторону: в годовщину аннексии Крыма на просторы рунета было запущено вирусное видео «Я русский оккупант». Созданное в скандальной студии My Duck’s Vision и выложенное от имени фейкового персонажа Евгения Журова из Новосибирска, оно является апологией российского колониализма и представляет список благодеяний, которые совершил «оккупант по праву рождения» на захваченных территориях. Юрий Дегтярев, генеральный продюсер студии, известной своими связями с прокремлевским движением «Наши», признал, что заказчики ролика связаны с государством. Видео переведено на 10 языков, включая польский и китайский; в качестве курьеза можно упомянуть, что линк на него был выложен на странице в «Фейсбуке» российского посольства в Финляндии, что вызвало немалый переполох в финской прессе.
Само видео не заслуживало бы внимания – My Duck’s Vision и без того прославилась трешевыми роликами от «скандальной правды» о McDonalds и Apple до видео, где герой хватает руками за грудь тысячу девушек, а затем этими ладонями жмет руку Путину на Селигере.
Дело в обвальной популярности «Оккупанта»: почти 5 млн просмотров за первую неделю и в шесть раз больше лайков, чем дислайков, на YouTube.
Вирусный ролик, взорвавший интернет, обнаруживает гораздо более глубокий вирус, засевший в коде русского подсознания: ложный комплекс превосходства, уверенность в своей непогрешимости, мучительную ностальгию по Империи.
Характерный голос диктора с нажимом перечисляет блага цивилизации, которые принесла Россия на покоренные земли, создавая почти киплинговский образ «бремени русского человека»: в Сибири, где «продавали женщин за вязанку соболиных шкурок», стали добывать нефть, газ и алюминий, построили города с детскими садами и больницами; хутора Прибалтики застроили электростанциями и заводами, на которых делали радиотехнику и автомобили; в степях Средней Азии построили космодромы и стадионы, стали выращивать пшеницу и хлопок.
Голос забывает сказать, что блага современности, навязанные коренным народам Севера, разрушили их традиционный жизненный уклад, отняли оленьи пастбища и залили их нефтью, вырвали детей из семей кочевников и отправили их в интернаты, истребили шаманов и целителей, уничтожили знание доевропейских цивилизаций и принесли главного истребителя аборигенов – водку. Что хлопок стал проклятием Средней Азии, осушив Амударью и Сырдарью, превратив Арал в пустыню, выводя каждый год жителей Узбекистана, включая детей, на принудительную уборку «белого золота» — и тем не менее узбекский хлопок все равно не конкурентоспособен на мировых рынках, проигрывая в качестве египетскому. Как не конкурентоспособны были латвийские «РАФики» и «Ригонды» — эти неуклюжие творения советского радио- и автопрома были востребованы в полузакрытом соцлагере, но не имели никаких шансов на мировом рынке в эпоху Toyota и Sony. Зато прибалты могут вспомнить много другого: оккупацию Красной Армией и депортацию десятков тысяч жителей в Сибирь, разрушение хуторов и насаждение колхозов, экологические катастрофы: Зона из «Сталкера» Тарковского снималась на заброшенной электростанции под Таллином.
Российская империя и позже СССР выступали для своих окраин в качестве классического агента модернизации, ломая традиционный уклад железным кулаком индустриализма, создавая современную инфраструктуру, но разрушая природную среду, перекраивая карту наций. Россия на протяжении сотен лет присваивала соседние территории, растягиваясь в «имперском перенапряжении» (imperial overstretch, как назвал это историк Пол Кеннеди), но к концу XX века этот гигантский территориальный проект изжил себя, рухнул под грузом собственных амбиций и обязательств. Сегодня достаточно сравнить уровень жизни в Ленинградской области, на Карельском перешейке, оккупированном СССР в ходе Зимней войны (75 лет окончания которой мы в эти дни отмечаем), и в соседней Финляндии. Путешествие на поезде или автомобиле из Хельсинки в Выборг — экзистенциальный акт, кажется, что с пересечением российско-финской границы меняется само качество пространства: ветшают дома, ухудшаются дороги, леса запущены, поля заброшены, и появляется большое количество железных останков: ржавые рельсы, каркасы машин, ферм, оборванные провода — следы великой мечты о модернизации, погружающиеся в небытие. «Русский оккупант» мог завоевать территорию (отдельный вопрос, какой ценой), но не слишком хорошо умел сделать ее пригодной для жизни.
В исторической перспективе российская колонизация Евразии была частью Великих географических открытий, раннего капитализма и империализма. Россия была частью проекта Модерна; подобно Англии, Франции и Голландии, она расширяла границы познаваемого мира, железом, порохом и крестом покоряла инородцев, присоединяла новые земли и создала одну из величайших в истории территориальных империй.
Но на этом сходство кончается.
После распада Французской и Британской империй и бурных социальных перемен 1960-х на Западе утвердился дискурс постколониализма. Его связывают с книгой Эдварда Саида «Ориентализм» (1979 год), в которой он показывает как Запад «придумал» Восток в качестве объекта для изучения, дисциплинирования и колонизации, разоблачает нарциссизм белого человека, и с работами Гаятри Спивак, которая в 1980х задалась радикальным вопросом Can the subaltern speak? («Имеет ли угнетенный право голоса?»)
В России постколониальная теория не обрела популярности в научном мире и проходит по ведомству презренной западной толерантности и политкорректности. Интеллектуально Россия сейчас находится на отдалении полувековой, а то и вековой давности, во временах Киплинга, с их девственно чистым расизмом и колониализмом, с их наивной уверенностью в превосходстве собственной цивилизации. Впрочем, Россия всегда опаздывает примерно на 50-100 лет — и к пороховой революции, и к социализму, и к либерализму… и только теперь мы добрались до острой фазы переживания колониального распада (также известного как «крупнейшая геополитическая катастрофа»), которую Запад проходил полвека назад.
Популярность видео про русского оккупанта основана на все той же дремучей самоуверенности, на мифах о благах советской цивилизации и о превосходстве вымышленного «русского мира».
Аннексия Крыма, война за Донбасс выявляют все тот же «синдром оккупанта».
России с самого начала, с Беловежских соглашений 1991 года, было свойственно презрительное отношение к украинской независимости, само слово «незалежность» произносится у нас только в ироническом ключе. Украина для России – не государство, а этнография, казак в шароварах на пороге ресторана «Тарас Бульба», «недороссия». Здесь уместно сравнение с «банановой республикой», со столетней давности отношением США к Латинской Америке, выразившемся в доктрине Монро. Украина для русского шовиниста такая же «республика сала» (а Белоруссия – «картофельная республика»), не обладающая правом на политическую субъектность.
Именно поэтому таким ударом по российскому самолюбию стал первый и в особенности второй Майдан, явно выраженное нежелание украинцев быть «младшим братом», заявление о собственных ценностях и приоритетах. И Крым с Донбассом стали ответом «русского мира» на Майдан: не просто геополитический захват, но чувство цивилизационного превосходства, представление о том, что при русском порядке Крым и Восточная Украина будут жить богаче и счастливее.
Что вышло в итоге, хорошо известно: Крым уже год живет фактически в режиме чрезвычайного положения — с нехваткой воды и отключениями электричества, с просевшим курортным сезоном (6,5 млн туристов в 2013 году против 3,5 млн в 2014-м), с 50-процентным ростом цен и массовыми рейдерскими захватами предприятий под видом «национализации», с превращением полуострова в огромную военную базу, с нарушением прав гражданских активистов и репрессиями против крымских татар: десятки замученных и пропавших без вести, тысячи беженцев в материковую Украину. По мере введения автомобильной и железнодорожной блокады Крыма, отключения там карт Visa и MasterCard, нарастания хаоса на Керченской паромной переправе и полной неясности относительно строительства там моста за 250 млрд рублей, Крым из полуострова превращается в осажденный остров, который пока так и не присоединился к России.
И если в Крым были десантированы «зеленые человечки» и массовка, раскачивавшая ситуацию, то на Донбасс пришли уже совсем не вежливые российские добровольцы и военнослужащие-контрактники с наспех перекрашенными номерами бронемашин и содранными шевронами. Итог: до пяти тысяч убитых и свыше миллиона беженцев; Донбасс разрушен и превращен в гуманитарный Чернобыль, в незаживающую рану, каких не было даже после распада СССР. По прошествии года итоги деятельности «русского оккупанта» в Украине катастрофичны, но создателей вирусного видео этот факт мало беспокоит.
Оно отлично работает на внутреннюю аудиторию, создавая образ военного лагеря, сея шовинизм и ненависть.
И далеко не случайно, что видео про русского оккупанта было выложено в сеть 27 февраля — в новый государственный праздник, День специальных операций, «День вежливых людей», на исходе которого в Москве был убит Борис Немцов. Называя себя «оккупантом по праву рождения», Россия прежде всего оккупирует себя саму.
