Американское сообщество, изучающее Россию и влияющее на политику в отношении Москвы, можно разделить на пять сегментов в зависимости от работодателя: академические ученые, сотрудники "мозговых центров" (think tanks), аналитики бизнес-структур, чиновники Белого дома, Пентагона и Госдепа, а также представители разведсообщества. Карьера многих русистов проходит через "вращающуюся дверь": человек может начать карьеру чиновником, затем перейти в "мозговой центр", а потом вернуться обратно на госслужбу — на более высокую позицию, иногда в другое ведомство. Смена места работы обычно связана с политическими предпочтениями эксперта. "Когда у власти демократы, в "мозговые центры" подтягиваются ушедшие из администрации республиканцы, и наоборот",— говорит Генри Хейл, профессор Школы международных отношений имени Эллиотта при Университете Джорджа Вашингтона. Как правило, миграции происходят между "мозговыми центрами", госслужбой и бизнесом, реже род деятельности меняют ученые и разведчики.
Многие проблемы у русистов общие вне зависимости от того, где они работают. Чаще всего в числе главных проблем отрасли опрошенные "Властью" эксперты называют сокращение фондов. Вслед за закрытием Title VIII и Title VI правительство сокращает гранты на проекты по России — на сайте grants.gov в финансовом году, который закончится 30 сентября 2014-го, можно обнаружить всего восемь госконтрактов, как-либо связанных с Россией. Частные фонды вроде McArthur Foundation или Carnegie Corporation of New York поддерживают отдельные проекты вроде Программы новых подходов к исследованиям и безопасности в Евразии (PONARS Eurasia) — сети, которая объединяет несколько десятков ученых, чьи исследования по России и постсоветскому пространству можно использовать для формулирования политики. Корпорации спонсируют точечные исследования по русистике, но предпочитают опираться на свою экспертизу и услуги специальных компаний, рассказывает Клифф Капчен, возглавляющий евразийскую практику в Eurasia Group. Отсутствие большого корпоративного интереса к русистике эксперты объясняют низким товарооборотом: даже после вступления в ВТО в 2012-м году он составил менее $40 млрд, около 1% американского торгового баланса (РФ для США — 20-й торговый партнер). "В Российско-американском деловом совете около 700 компаний. Вроде и много. Но сколько в США компаний? Сколько из них работают в Китае? Интерес несопоставим",— говорит Том Грэм.
Один из редких примеров — проект "Русский баланс" (Russia Balance Sheet), который в 2009 году сделал в CSIS Эндрю Качинс. Он собрал группу экспертов и выпустил небольшую книгу, прочитав которую руководитель крупной компании или президент США мог бы быстро понять основные проблемы современной России. "В начале нулевых у CSIS уже был популярный проект про Китай, так что мы запустили аналогичный по России. У нас было восемь спонсоров: AIG, BP, Caterpillar, Chevron, Coca-Cola, ExxonMobil, Microsoft и Pepsi",— рассказывает "Власти" Качинс. Правда, у проекта China Balance Sheet корпоративных спонсоров было в несколько раз больше. Затем в 2012 году в рамках этого проекта уже на деньги Alcoa проходили встречи с экспертами, выступали бывший вице-премьер Алексей Кудрин, экс-глава Центра стратегических разработок Михаил Дмитриев, глава "Левада-центра" Лев Гудков, оппозиционер Владимир Милов, экс-ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев, глава Совета по внешней и оборонной политике Федор Лукьянов. Наконец, на корпоративные средства Качинс организовывал званые ужины для экспертов по России и видных политиков. "Но примерно с 2011 года и у бизнеса интерес стал падать, когда стало понятно, что период роста экономики заканчивается, а другие члены БРИКС окажутся более динамичными",— вздыхает Качинс.
Снижение финансирования по государственной линии объясняется тем, что в 1990-е американцы перестали считать Россию важной страной, признают опрошенные "Властью" эксперты. "Интерес спадал, потому что Россия перестала быть вызовом номер один",— говорит Эндрю Вайс, работавший директором по России в СНБ при Билле Клинтоне. "Русистика перестала быть хлебным занятием",— резюмирует директор Московского центра Карнеги Дмитрий Тренин.
Экономическая ситуация отразилось и на количестве исследователей. Тот факт, что связанных с Россией должностей стало меньше и в исследовательских структурах, и в правительстве, признают абсолютно все. Система образования также фиксирует эту трансформацию. По данным Министерства образования США, в 1971 году научные степени магистров и докторов по направлению "русистика" получили 715 человек, в 2011-м — всего 340. В отдельные годы количество выпускаемых вызов падало ниже 300 человек — до 279 (2006 год). Тем не менее рабочие места для русистов есть: свои программы по России имеют все ведущие вашингтонские "мозговые центры" (самая большая концентрация экспертизы — в Brookings Institution, Фонде Карнеги и CSIS), а также университеты по всей стране. Старые советологические центры ужали штатное расписание и бюджеты, но сохранились.
Вместе с сокращением ставок в русистике появилась новая проблема — разрыв поколений. "Сложно назвать экспертов, которые еще не старики вроде меня. Представителей молодежи, которым еще нет 40, или людей среднего возраста до 50 можно пересчитать по пальцам",— вздыхает Грэм. Причем "восходящих" звезд можно пересчитать по пальцам одной руки. Собеседники "Власти" в госорганах США и неправительственных исследовательских структурах называют три главных имени: Сэм Чарап из IISS, заместитель Качинса в CSIS Джеффри Манкофф, директор Института имени Кеннана Мэтью Рожански. Именно эти трое имеют наилучшие шансы через несколько лет стать ключевыми игроками по России и постсоветскому пространству при будущих администрациях. Среди ученых, работающих в университетах, но имеющих связи в политических кругах, из молодых экспертов называют профессора Школы международной службы Американского университета в Вашингтоне Кита Дардена (один из ведущих специалистов в США по современной Украине), а также профессора Школы имени Эллиотта Кори Уэлта (он плотно занимается Центральной Азией).
С разрывом поколений связано и падающее качество самих исследователей, убеждены американские эксперты старшего поколения. Находящиеся в большинстве советологи за 50 убеждены, что из-за сокращения финансирования и низкой престижности изучения России лучшие молодые мозги ушли в арабистику и китаистику. "Самые яркие мозги молодого поколения, все, кто в университете начал изучать международные отношения после терактов 11 сентября, выбрали арабский мир или Китай. Люди, которые занимаются Россией, сейчас воспринимаются как маргиналы, любители экзотики",— сетует Эндрю Вайс.
Сами молодые специалисты не согласны с тем, что качество их подготовки и экспертизы сильно уступает уровню советологов старой закалки. "Судя по моим студентам, изучать Россию хотят люди мотивированные, интересующиеся, а не гонящиеся за конъюнктурой",— отмечает Генри Хэйл. "В академической науке снижение бюджетов точно привело к повышению качества, поскольку обострилась конкуренция,— рассказывает Кит Дарден.— К тому же люди старшего поколения не имели таких возможностей по проведению полевых исследований, какие есть сейчас". "Разговоры о смерти русистики сейчас — это ерунда,— говорит Чарап.— Мое поколение и поколение чуть старше имели массу возможностей проводить время в России, учиться, исследовать, спокойно заводить самые разные контакты. Во времена СССР такого не было". С этим согласен Качинс: "Долгое проживание в среде, причем вне стен посольства — это уникальный опыт, с которым не могут сравниться никакие наезды в командировки, даже частые. Проработав в Москве почти три года как директор Центра Карнеги, я многое в России увидел глубже". По словам Джеффри Манкоффа, возраст исследователей отражается на их приоритетах. Например, среди молодых экспертов никто не занимается проблемами нераспространения или контролем над вооружениями. "Эта тема, которая была ключевой в годы холодной войны, перестала быть главной. В этой сугубо технической области много своего жаргона, свои жрецы, свои сакральные тексты — вот молодежь туда и не идет",— говорит он.
Возможность выбирать приоритеты исследований привела к тому, что знание о России перестало быть комплексным — какие-то области начали сильно провисать. По словам опрошенных "Властью" экспертов и чиновников, лучше всего США представляют себе развитие ядерного оружия и все, что связано с обороной, неплохо развито понимание экономики, контактов Москвы с зарубежными партнерами. "Мы мало знаем про законодательство, потому что никто не воспринимает российскую систему законов всерьез",— говорит Манкофф. Самой проблемной областью знаний о России, где у США меньше всего объективных знаний, собеседники "Власти" называют расклад внутри российской элиты. "В нулевые доминировала точка зрения, что российская политика — это Путин. За более глубинными объяснениями лезли немногие",— говорит Сэм Чарап. Одна из главных проблем — отсутствие надежных источников среди самой элиты, представители которой не слишком охотно идут на контакт […]
Читать всю статью Александра Габуева "Ярые советчики: Кто в Вашингтоне разбирается в России" в газете "Коммерсант" | © Коммерсант