5 марта исполнится 60 лет со дня смерти И.В. Сталина, и с приближением этой даты разговор о его наследии вновь становится громче.
В Вашингтонском Фонде Карнеги за международный мир прошло обсуждение отношения к Сталину на постсоветском пространстве. Поводом стала публикация материалов опросов общественного мнения на эту тему, проведенных в России, Грузии, Армении и Азербайджане, вел встречу журналист Майкл Доббс, а выступающими были известный специалист по Кавказу Томас де Ваал, редактор журнала “Pro et Contra” Мария Липман и историк, директор грузинского музея литературы Лаша Бакрадзе.
В России отношение к Сталину выясняют многие социологи на протяжении всех постсоветских лет, а вот в странах Южного Кавказа, как ни странно, систематических опросов на эту тему не проводилось. Тем интереснее было увидеть в сравнении, что, несмотря на рост положительного отношения к Сталину в России на протяжении последних двух десятилетий, оно остается меньшим, чем, например, в Грузии, где 45% опрошенных высказались про Сталина позитивно. С другой стороны, в Азербайджане уже 39% молодежи вообще не знают этого имени. Показательно, что в России 5% опрошенных отказались отвечать на вопрос о своем отношении к Сталину (в других странах отказывались 1-2%). Исследование также выявило, что многие респонденты, отвечая на разные вопросы, одновременно считают Сталина «жестоким тираном» и «мудрым руководителем», очевидно, не ощущая противоречия в этих оценках.
После презентации результатов исследования состоялась весьма оживленная дискуссия, в которой аудитория традиционно выражала озабоченность отсутствием глубокой десталинизации в большинстве постсоветских государств и недостаточным просвещением народа о преступлениях Сталина. Выступавшие, однако, не согласились с тем мнением, будто сегодняшние россияне, грузины или армяне не знают о преступлениях сталинского режима. Проблема в том, что знание о масштабах преступлений сочетается у многих респондентов с уважением к достижениям СССР под руководством Сталина и особенно – к победе в Великой Отечественной войне.
Мне представляется, что мы присутствуем при важном поколенческом переходе: люди, жившие «при Сталине», состарились, и большую и наиболее активную часть общества составляют поколения, родившиеся уже после его смерти. Вместо непосредственного опыта отношение к Сталину становится предметом «исторического диалога» или «использования истории», в ходе которого каждый обращающийся к прошлому извлекает из него что-то свое, одну сторону или тенденцию, которая возвеличивается или уничижается и предлагается как модель современной «утопии» или «антиутопии». В современной России Сталин используется критиками нынешнего режима как «слева» («при Сталине не было такой коррупции, как сегодня», «при Сталине образование и наука процветали, а сейчас деградируют», «при Сталине у нас была великая держава, а сейчас…»), так и со стороны либералов («нынешний режим сползает к сталинизму», «государство опять ставится выше личности, как это было при Сталине»).
Если мы посмотрим на отношение нынешнего российского общества к Сталину как на исторический диалог, то нам может оказаться полезным методологическое указание Цветана Тодорова о том, что в ситуации диалога двух обществ (а сегодняшнее общество и общество времен сталинского СССР – это два разных общества, при всей их генетической связи) оценка Другого, знание о Другом и готовность что-то предпринять (изменить себя) являются тремя «осями» диалога, независимыми друг от друга. Отсюда следует, в частности, что «просвещение» народа на тему сталинских репрессий не влияет само по себе на оценку его правления. Зато изменение сегодняшней "повестки дня" может актуализировать совсем другие эпохи в качестве модели и снизить ценность примеров, предоставляемых сталинским режимом.
В ходе обсуждения из аудитории был задан и такой вопрос: Может ли случиться так, что через сто лет на Сталина будут смотреть как, например, на Петра Первого, – ведь в ходе петровских реформ погибло множество людей, но спустя века эта «цена» редко принимается во внимание?
Мой ответ: нет. И не только потому, что моральные стандарты XX века отличаются от допустимого в XVIII веке. Кроме того, добавлю я как историк, разница состоит в том, что мы не можем услышать «голосов» тех, кто погиб при реформах Петра: неграмотное крестьянство сгинуло, не дав нам возможности вступить с ним в «исторический диалог». Жертвы сталинского режима, – даже крестьяне XX века, – были грамотными людьми, массы репрессированных оставили нам свои свидетельства, – и они всегда будут частью нашего «диалога» с той эпохой. Стать «Петром» у Сталина не получится.
