Предложение российского президента отнестись к Сталину как к «нормальному» историческому деятелю не встретит понимания общества
РБК совместно с Вольным историческим обществом продолжает цикл публикаций о главных событиях, ставших поворотными в нашей общей истории — истории России.
В своем интервью американскому режиссеру Оливеру Стоуну президент России Владимир Путин выступил против «излишней демонизации» Сталина. Это высказывание в основном повторяет то, что мы слышали от российского президента и раньше, но в развернутом изложении заметны новые повороты темы.
Слова и дела
Начнем с того, что Путин не сталинист. На протяжении своего нахождения у власти он не только не поддержал разнообразные инициативы «реабилитировать Сталина», переименовать Волгоград в Сталинград или установить памятник генералиссимусу, но и много раз однозначно высказывался с осуждением массовых репрессий времен Сталина. В 2015 году страну, казалось, охватила волна ползучей коммеморации вождя — было установлено несколько памятников, в основном силами отделений КПРФ и некоторых губернаторов, однако были памятники — в составе «большой тройки» в Ялте и бюст в музее «Калининский фронт. Август 1943 года» в деревне Хорошево Ржевского района, — которые поддержал Минкульт. В этот момент Путин подписал давно подготовленный, но лежавший до того момента без движения закон об увековечении памяти жертв незаконных репрессий, который приостановил дальнейшие попытки ресталинизации.
Представляется, что особенно важна для российского президента тема массовых репрессий. Он посещал Бутовский полигон, встречался с польским премьер-министром в Катыни, — вот и сейчас он не смог не упомянуть об «ужасах сталинизма, связанных с концлагерями и уничтожением миллионов своих соотечественников». Возможно, такое внимание к этой теме связано с началом карьеры Путина как офицера КГБ. Предшественница этой организации была исполнителем террора, и Путин не мог не думать над своим отношением к репрессиям. Можно объяснить это внимание и рациональным образом: политик хорошо понимал, в чем состояли главные опасения и российского общества, и иностранных партнеров по отношению к выходцу из советских спецслужб. В любом случае осуждение репрессий сталинского периода мы слышали множество раз, и эта оценка не меняется. Да и как менять ее в стране, где от 22% до 28% респондентов Левада-центра из года в год подтверждают, что в их семье были пострадавшие от репрессий, а самым популярным ответом про отношение к ним является такой: «Это было политическое преступление и ему не может быть оправдания».
Попытка «нормализации»
Однако в этот раз в ответах президента прозвучали и другие оценки. Возникло впечатление, что Путин хотел бы отделить знание о репрессиях от образа Сталина, эти репрессии санкционировавшего. Как иначе связать воедино призыв отказаться от «излишней демонизации» Сталина и признание «ужасов сталинизма» и «уничтожения миллионов соотечественников»? Куда же еще демонизировать историческую фигуру, если признать ее ответственность за уничтожение миллионов?
Видимо, для пояснения своей мысли Путин сравнил Сталина с Кромвелем и Наполеоном. Это и в самом деле проясняет, что хотел сообщить российский президент. На протяжении своей карьеры он не раз призывал к выстраиванию исторического нарратива, в который бы вошли все правители страны от Средневековья до наших дней и который не должен исключать никого из них как преступника. В этой логике руководитель государства отождествляется со страной и потому должен быть показан прежде всего с положительной стороны. Кромвель и Наполеон, несмотря на жестокости своих правлений, заняли место в английской и французской истории, — точно так же Сталин займет место в истории российской.
Такое приравнивание диктатора к ряду других исторических деятелей обычно называют «нормализацией». Так, в Германии до сих пор невозможна нормализация нацизма и деятелей Третьего рейха, и историки испытывают трудности при попытке встроить германский тоталитаризм в ряд похожих. Трудности исходят не из материала — общество не готово нормализовать трагедию. Это прошлое еще не ушло, — и потому к нему невозможно относиться так, как мы относимся к жестокости правителей других эпох. Если посмотреть на сказанное Путиным о Сталине с этой точки зрения, мы увидим, что российское общество точно так же не готово «нормализовать» Сталина. В стране развернулось движение «Последний адрес», размещающее таблички с именами жертв на дома, откуда они были увезены НКВД. Многие затаив дыхание следят за личным расследованием Дениса Карагодина, поставившего своей целью выяснение имен палачей, убивших его прадеда в период массовых репрессий, а еще больше людей пытается бороться за карельского подвижника Юрия Дмитриева, выявившего места массовых захоронений жертв режима, а теперь попавшего под суд по делу, которое многим представляется «местью органов». Нет, нормализация Сталина невозможна, по крайней мере до тех пор, пока общество не скажет и не узнает имена убитых и убийц, пока оно не избавится от разлитого в семейной памяти страха перед государством. Однако процессы в обществе совсем не однозначны. В апреле текущего года впервые за время наблюдений в ответе на вопрос Левада-центра число тех, кто считает, что «Лучше говорить об этих репрессиях поменьше, не нужно ворошить прошлое», превзошло число людей, считающих, что «Нужно активно обсуждать то, что случилось в те годы, не забывать свою историю». Вместо преодоления тяжелого наследия общество готово попытаться забыть о нем.
Россия = СССР
Еще одно важное изменение состоит в том, что Путин включил оценку Сталина в контекст международных отношений. По его мнению, «излишняя демонизация» Сталина является «одним из путей атаки на Советский Союз и Россию». Понятно, что президент России в последние годы гораздо больше озабочен международной политикой, чем чем-либо еще, включая и развитие исторического сознания сограждан, но эта фраза представляется весьма противоречивой. В самом деле, если приравнять Советский Союз к России (а ведь когда-то многое было сделано для проведения черты между тоталитарным СССР и свободной Россией) и считать Сталина воплощением этой страны, то остается лишь защищать его, даже если это противно твоим убеждениям. Перевод оценок, важных прежде всего для российского общества, в категорию международных отношений представляется мне слабым шагом. Если мы сами разберемся со своим прошлым, никакие «атаки» на него со стороны настоящих и вымышленных врагов не достигнут цели.
